Лора Бекитт - Любовь и Рим

Дул теплый ветер, с дремотной настойчивостью звенели какие-то насекомые. Обрывистый берег внизу был завален камнями, и Мелисс с трудом выволок лодку к кромке воды. Он не произнес ни звука, лишь тяжелое, прерывистое дыхание давало знать, чего ему это стоило. Гай попытался помочь и сразу понял, как истощились его физические силы. Они толкали и тянули что есть мочи – песок и раздавленные разбитые раковины скрипели и шуршали под днищем лодки. Наконец она медленно вошла в воду – и сразу стало легче дышать, ноющая боль постепенно отпустила руки. Мелисс сделал Гаю знак забираться в лодку и легко запрыгнул следом. Он взялся за весла, а Гай опустился на дно суденышка.

Он непроизвольно взглянул на небо, туда, где среди играющей светом звездной пыли сияли Септентрионы – повозка, запряженная быками (Большая Медведица), и глубоко вздохнул – на мгновение все воспоминания показались бесконечно далекими, похожими на неосознанную тоску о давно ушедших временах. Он чувствовал влажное свободное дыхание огромного водного пространства и не мог ничего бояться, не хотел ни о чем думать.

Через некоторое время он ощутил под собой сырость и услышал приказ:

– Вычерпывай воду!

Согнувшись пополам, Мелисс протягивал ему обломок какого-то сосуда.

– Ты не знал, что она течет?!

– Знал.

– И не мог ничего сделать?

– Здесь, на этом острове? Нет! – отрезал Мелисс – Хорошо, удалось достать хоть такую!

– Рано или поздно она затонет. И что тогда?

– Ты не умеешь плавать?

– Умею, но я не доплыву до Сицилии!

– Здесь проходит много кораблей, кто-нибудь нас заметит.

Гай промолчал. Заметит? Ночью?! Черная вода за бортом лодки отливала синевой, точно воронье крыло, и казалась очень тяжелой и холодной. Если подумать, что скоро она сомкнется над головой…

Прошло с полчаса. Мелисс греб без устали, стиснув зубы, точно в быстроте передвижения по морю было их единственное спасение. Гай упорно вычерпывал воду, но от его стараний помочь гнилому дереву было мало пользы – лодка постепенно погружалась в море. Наконец они сами оказались в воде: суденышко еще не затонуло, но сделалось беспомощным, бесполезным. Мелисс отшвырнул весла, потом решительно сорвал с себя одежду. Он погрузился в море и поплыл. Гай подумал, что Мелисс не оглянется, но он оглянулся и, удалившись на некоторое расстояние, замер, поджидая спутника. Гай прыгнул вперед и сразу почувствовал, как вода принимает его тело, мягко обволакивая невидимыми струями.

Ночь стояла теплая, волн почти не было… Тусклый свет звезд, слабый шум моря, темнота… Гай невольно заталкивал страх в глубину души; им владели странные шаткие ощущения, рассудок не позволял мыслям прорваться за ту грань, где скрывается зачастую недоступное разуму понимание близости смерти. Нам кажется, что наш мир – это жизнь; смерть лишь появляется и исчезает, хотя присутствие в нем смерти так же реально, как реально все остальное, созданное богами или… еще неизвестно кем: она не гостья судьбы, а ее хозяйка.

Когда Гай начал уставать, он всецело сосредоточился на том, как удержаться на поверхности воды. Мелисс плыл чуть впереди, и оба молчали. По большому счету им нельзя было надеяться ни на чудо, ни на крепость мышц; вскоре Гаю стало больно дышать, руки и особенно плечи ныли так, точно к ним привязали по кирпичу. Он часто останавливался и отдыхал на спине. Отчего-то при виде неба Гая охватывала паническая дрожь, и он невольно закрывал глаза, а когда продолжал плыть, ему чудилось, будто что-то с силой придавливает его сверху; любая, самая маленькая волна казалась огромной, тело постепенно превращалось в камень, который неумолимо шел ко дну. Он впервые понял, что значит не иметь под ногами твердой земли, плыть ночью в море, не видя берега, – словно бы сама смерть несла его в своих коварных объятиях, и он чувствовал ее медленную страшную ласку и торжество…

Между тем темнота поредела – занимался рассвет. Гай отчетливо видел впереди мелькавшую в волнах голову Мелисса: тот сильно, по подбородок погрузился в воду и двигался рывками, очевидно, с трудом заставляя тело подчиняться приказам разума.

В какой-то момент Гай словно бы выпал из времени, его сознание помутилось, и возвращение в реальность было болезненным – он отплевывался и кашлял, и бил руками по волнам, соленая вода щипала глаза и мешала видеть. Мелисс тянул его вверх за волосы, подталкивал снизу… Гай слышал неуклонно приближавшийся размеренный, ровный шум, и еще появились волны, каждая величиной с гору, они почти накрыли их, и тогда Мелисс отпустил Гая и кричал из последних сил, яростно взмахивая руками…

Гай очнулся на палубе, окоченевший, дрожащий всем телом, с которого все еще стекала вода. Кто-то протянул ему кусок ткани, и Гай завернулся в нее, после чего в его руках очутился сосуд с вином, и он глотал его жадно и торопливо, словно спасительное лекарство, чувствуя, как по телу распространяется желанное тепло.

Скованный усталостью, он неловко привалился к какому-то столбу и закрыл глаза. Мелисс тоже не двигался и молчал. Никто не спрашивал их, кто они такие и как очутились в открытом море, и Гай был благодарен этим людям, которые занимались своим делом, не обращая на них внимания.

Тем временем взошло солнце, а потом разгорелся день, и вскоре на горизонте показалась Сицилия – Гай отрешенно смотрел на плывущий в море жесткой, режущей глаза сини туманно-лазурный остров, каменистые берега которого отражали солнце. Он казался чужим, сиротливым – особенно теперь.

Потом они прибыли в гавань; Гай и Мелисс беспрепятственно сошли на землю, где им велели немного подождать. Мелисс с любопытством озирался вокруг, а Гай стоял неподвижно и только жмурился от безжалостного света. В порту Сиракуз кипела жизнь, но все это проходило мимо него; единственное, что он сейчас ощущал, – почти физическую боль от сознания того, что рядом нет Ливий. Он видел ее, словно наяву, на этом берегу, стоящую с ребенком на руках, видел блеск ее глаз и то, как знойный ветер треплет ее волосы и одежду, и слышал произносимые ею слова…

Через несколько минут ожидания к ним подошел широкоплечий человек в одной тунике и сандалиях, одежде, по римским меркам, совершено недопустимой для официального лица.

– Кто вы такие и зачем прибыли на Сицилию? – повелительно произнес он, переводя взгляд с Гая на Мелисса и обратно, и Гай внезапно осознал, что они с Мелиссом выглядят почти одинаково – кое-как прикрытое ветхой тканью загорелое до черноты тело, слипшиеся от соленой воды волосы и неопрятная борода.

В нем невольно взыграла природная гордость, ему захотелось предстать перед незнакомцем другим, выглядящим сообразно своему происхождению и имени.