Нора Хесс - Шторм

– Нет, я не хочу…

Однако ее неоконченная фраза так и повисла в воздухе, потому что горячий рот Уэйда, скользнув по внутренней поверхности бедра, впился нежным поцелуем в ее трепещущее лоно.

Вцепившись пальцами в плечи Уэйда и беспрестанно шепча его имя, она ощущала, как его жадный язык входит в ее лоно.

И в тот момент, когда ей уже казалось, что она не в силах больше вынести эту сладкую муку, Уэйд поднял голову и взглянул в ее исполненные желания глаза. Хозяйским том, как человек, имеющий на это право, Уэйд положил обе ладони на ее обнаженную грудь и спросил резким тоном:

– Руки Джеффри уже успели побывать здесь?

Шторм была не в состоянии ответить ему и только молча взглянула в его глаза, покачав головой. Тогда он склонился над ней и припал теплыми влажными губами к ее груди. Его зубы начали нежно мять и покусывать ее розовые соски. Когда они затвердели и набухли, он взял одну грудь в ладонь и начал жадно сосать, так что судорога пробежала по ее телу.

– О Боже, Уэйд, – простонала она. – Ты так нужен мне. Иди сюда.

Уэйд молниеносно встал и скинул с себя одежду. Он постоял так несколько секунд над ней, совершенно обнаженный, глядя на распластанную перед ним женщину, великолепный в своей уверенности, что она принадлежит ему. Шторм раздвинула свои согнутые в коленях ноги чуть шире, как бы молчаливо признавая тот факт, что да, действительно, она принадлежит ему.

Уэйд правильно понял ее движение и бросился на софу. Шторм приняла его в свои объятия, и их губы слились в долгом страстном поцелуе. Ее руки исступленно гладили его плечи, и его поцелуй становился все более настойчивым и жадным. Язык Уэйда, раздвинув губы Шторм, проник внутрь и начал ласкать ее язык.

Шторм издала низкий гортанный стон и начала ласкать и пощипывать спину Уэйда. Наконец Уэйд взял ее руку и направил вниз своего плоского мускулистого живота. Когда ее ладонь достигла его твердой плоти, он сомкнул на ней пальцы Шторм.

– Да-да, дорогая, – простонал он, почувствовав, как она слегка сжала пальцы и начала медленно двигать рукой вверх и вниз, ритмично и размеренно.

– О Шторм! – прошептал он и перевернулся на спину, отдавая себя во власть ее чарующих рук.

И Шторм, которой понравилась такая власть над ним, осмелела. Она склонилась над ним и жадными быстрыми поцелуями начала покрывать все его тело: широкую грудь, плоский живот, спускаясь постепенно ниже, туда, где пульсировала в ее руке его напряженная плоть.

Тут она помедлила одно мгновение, как бы дразня своего любовника, и заметила, как застыло в напряженном ожидании все его тело: отважится она заменить свою руку губами?

Он умоляющим жестом погладил ее по голове, но она, прильнув ртом к его бедрам, начала целовать их, не переставая ласкать рукой его плоть.

. – Ах ты маленькая трусишка! – проворчал он и улыбнулся, убирая ее ласкающую руку и укладывая Шторм спиной на софу.

Шторм старалась поймать и удержать его взгляд, когда он раздвинул ее ноги и стал между ними на колени. Но выражение грубого чувственного желания в его свинцово-серых глазах заставило ее вспыхнуть до корней волос и прикрыть веки.

– Моя застенчивая девочка, – прошептал он хрипло и, слегка приподняв ее бедра, вошел в нее, прижавшись ртом к ее волосам, которые заглушили вырвавшийся из его груди стон наслаждения.

– Как я тосковал по тебе все это долгое время, – зашептал он, – каждую ночь я лежу в своей постели без сна и тоскую по тебе.

Шторм хотелось спросить: «Почему же ты тогда не останешься навсегда со мной?». Но она не могла в эту минуту произнести ни слова, потому что он крепко держал ее бедра и ритмично двигался между ними. А она, вцепившись пальцами в его плечи, страстно подавалась каждый раз вперед навстречу ему, стараясь не упустить ни слова из того, что он шептал ей. Их бедра при каждом его толчке сливались в одно целое. Их тела блестели от выступившей на коже испарины. И вот, наконец, они оба содрогнулись в последней конвульсии, достигнув одновременно высшей точки своей страсти. Моментально обоих охватила сладкая дрема. Расслабив влажные от пота тела, они восстановили дыхание, лежа в объятиях друг друга.

Шторм улыбнулась Уэйду, когда он оторвал голову от ее плеча и нежно погладил по голове, убирая влажные прядки волос с ее лба.

– Ты – самая славная, – прошептал он и мягко высвободился из ее объятий.

Шторм смотрела на него в недоумении, растерянно моргая глазами. «Неужели это все, что он собирался мне сказать?» – подумала она с горечью, видя, как он не спеша натягивает свою одежду, одежду, которую срывал с себя так нетерпеливо и поспешно всего полчаса назад. По ее спине забегали мурашки, и она на минуту почувствовала жгучую ненависть к самой себе, когда он сказал полушутя, полусерьезно:

– Ну, мне лучше побыстрее убраться отсюда подобру-поздорову, пока Кейн спит. Если он невзначай проснется и узнает, чем мы тут занимались, он шкуру с меня спустит.

Не говоря больше ни слова, Уэйд надел свои сапоги и направился к двери, натягивая на ходу теплую куртку. Шторм неподвижно лежала на софе, испытывая в душе ярость и досаду. Уэйд опять нагло попользовался ею и ушел. Он не любит ее.

Когда Уэйд мчался во весь опор на своем жеребце сквозь ночь по прибрежной дороге, колючий снег хлестал ему в лицо, но он не замечал этого, он был слишком занят своими горькими мыслями. Самобичеванием. Дело в том, что когда он вернулся на ранчо Рёмеров, у него и в мыслях не было соблазнять Шторм. Он намеревался только вернуть две пустые кастрюльки, которые отец попросил передать Марии и поблагодарить за вкусный обед. Эти кастрюльки были привязаны к его седлу, и он вспомнил о них, когда уже отъехал на порядочное расстояние от дома Рёмеров после ужина.

Но когда Шторм вошла в комнату такая свежая, благоухающая и прекрасная, он, как обычно, потерял над собой всякий контроль. Уэйд покачал головой. Каждый раз, когда жизнь сталкивает их лицом к лицу, он ведет себя, как последний осел, или тащит ее в постель.

Грязные ругательства вырывались из груди Уэйда, заглушаемые громким топотом копыт. И опять он действовал в постели так неосторожно, словно бык на случке, изливающий всю свою сперму внутрь самки.

Вороной жеребец свернул, наконец, с прибрежной дороги и остановился у маленькой конюшни позади домика Мэгэлленов. Расседлывая своего коня, Уэйд думал о том, сколько виски понадобится ему сегодня, чтобы успокоиться и погрузиться в спасительное забытье.

Зимнее солнце тускло сияло на серо-свинцовом небосклоне, с гор дул порывистый холодный ветер. Суровая зима снова пришла на земли Вайоминга. Глубокий снег покрыл равнины и пастбища, долины и пологие холмы. Он будет лежать всю зиму. За две недели до Рождества высота снежного покрова достигала уже десяти дюймов, а кое-где виднелись огромные рыхлые сугробы.