Патриция Хэган - Горячие сердца

– Все уже готово, Китти. Мы вырыли могилу там, где ты хотела. А ночью, пока ты спала, Сэм нашел несколько досок от бывшего фермерского дома, которые не успели до конца обгореть, и сколотил из них гроб. Мы не положим твоего отца просто в землю.

– Сэм очень добр, – пробормотала она. – Я думаю, папа хотел бы, чтобы его предали земле в гробу, сделанном из досок дома, который был ему дорог. О, Тревис, он так любил эту землю! – Глаза ее обратились к полям, казавшимся сейчас унылыми и бесплодными.

Тревис посмотрел в ту же сторону:

– Наверное, когда-то это место было очень красиво.

– Здесь все вокруг было красиво когда-то, – отозвалась она хрипло. – А теперь земля стала уродливой, такой же уродливой, как и люди, которые ступают по ней.

– Скоро все закончится. Юг побежден. Как только мятежники признают это и сложат оружие, мы все начнем новую жизнь.

– А как быть с той болью, которую приносят с собой воспоминания. Неужели ты не понимаешь, Тревис? Я ненавижу обе стороны. Обе! Ненавижу северян за то, что они уничтожили и разрушили Юг, и ненавижу моих соседей-южан за то, как они обошлись с моим отцом. Взгляни на эту землю. Видишь щебень там, где раньше стояли дом и сарай? Они сделали это, наши добрые соседи, чтобы выместить свой гнев против отца за то, что он перешел на сторону янки. Разве недостаточно им было пожарищ и разрушений? А как быть со мной? Я боролась на стороне Юга! И теперь эта земля моя, но они уничтожили все. Я ненавижу их и надеюсь, что они страдают сейчас так же, как и…

– Китти, Китти, возьми себя в руки. – Он мягко потряс ее за плечо и, прижав к груди, прошептал, спрятав лицо в рыжевато-золотистых волосах: – Время для ненависти прошло. Эта земля снова будет процветать, обещаю тебе. Теперь нам надо с благоговением и любовью предать тело усопшего земле. Пусть в этот миг ненависть не проникнет в твое сердце. Неужели ты думаешь, этого ожидал от тебя твой отец?

– Нет, – прошептала она. – Папа не желал, чтобы я к кому-либо испытывала ненависть. Пусть он упокоится с миром. Его страданиям пришел конец. Наши, я боюсь, только начинаются.

Они молча направились к невысокому отлогому холму. Китти, не отрываясь, смотрела на отверстие, зияющее в земле. Она до крови прикусила нижнюю губу, твердо решив удержаться от слез. Отцу бы не хотелось, чтобы она рыдала над его могилой. Он всегда мечтал видеть ее сильной, идущей по жизни с гордо поднятой головой. Дрожа всем телом, она принесла отцу безмолвную клятву.

Тревис и Сэм скрылись в чаще леса и вскоре вернулись, с трудом неся в руках грубо сколоченный деревянный гроб. Они поднесли его к могиле, а затем медленно опустили. Они отступили в сторону, сложив на груди руки, а Сэм хриплым голосом произнес:

– Он заслужил, чтобы здесь присутствовал священник. Джон Райт был одним из самых прекрасных, самых доблестных, самых богобоязненных людей из всех, кого я знал.

– Ни один священник не задержался бы рядом с янки, – отрезала Китти, – а тем более не согласился бы прочесть молитву над телом человека, которого все считали предателем. А ведь в отце было в десять раз больше человеческого достоинства, чем в любом из них.

– Аминь! – отозвался Сэм и благоговейно произнес: – Мне часто случалось видеть, как Джон Райт держал на руках умирающего солдата и утешал его на пути к вечному блаженству. Тот кричат от боли или от страха перед смертью, но один Джон Райт мог успокоить, поддержать его, молиться о его душе, И солдат умирал с улыбкой на губах… Да, прекрасным человеком был Джон Райт, и если на земле жил кто-то, кому суждено пройти через врата рая, то это он.

– Не думаю, что даже священник сказал бы о нем лучше, – кивнул Тревис.

У Китти закружилась голова, и она пошатнулась. Неужели это происходит на самом деле? Человек, которого она боготворила, лежит в этой яме, в деревянном ящике из наспех пригнанных друг к другу досок. Сэм выпрямился, взял в руки лопату и медленными, размеренными движениями принялся засыпать могилу, бросая на дно комья грязи из небольшого бугорка рядом с ней. И как только первые из них с глухим стуком упали вниз, Китти зажала приоткрытый рот кулаком, чтобы сдержать рвущийся наружу крик. Тревис заметил это и крепко прижал ее к груди.

– Я тоже любил его, – прошептал он.

Подавив слезы, она подняла лицо к небу и, глубоко вздохнув, принялась петь старинный гимн, которому научил ее отец, когда она еще была ребенком: «Прибежище мое, скала веков…»

Сэм пел вместе с ней, бросая землю, Тревис стоял рядом молча, с мрачным, неподвижным лицом. Он не был верующим и не пел гимна – не знал слов. Однако он был глубоко тронут и надеялся, что Китти это поняла.

Сэм засыпал могилу и сказал Китти, что старый охотничий пес ее отца, которого подстрелили, когда он бросился на защиту своего хозяина, будет похоронен рядом с ним.

– Думаю, Джон сам попросил бы нас об этом.

Китти плотно закрыла глаза и стиснула зубы. Ужасная сцена снова промелькнула в ее сознании, словно освещенная вспышкой молнии: Киллер, старый, дряхлый на вид пес, выскочил словно ниоткуда, подпрыгнул в воздухе и, обнажив клыки, с рычанием бросился на человека, только что выстрелившего в его хозяина. Еще одна пуля, выпущенная из ружья Натана, сразила пса наповал. Бедное животное беззвучно рухнуло на землю рядом с хозяином.

– Да, – шепотом отозвалась Китти. – Киллер прошел-с ним через всю войну.

Сэм утвердительно кивнул:

– Этот старый пес шел в бой так, как будто вообще ничего не боялся. Вокруг свистели пули, раздавались вопли раненых, но, пока Джон шел вперед, Киллер следовал за ним.

Китти отвернулась и медленно направилась через покрытое бороздами поле, то и дело оступаясь, ничего не видя из-за слез, которые застилали глаза. Неожиданно она нагнулась и коснулась крошечного зеленого побега, пробивавшегося наружу из иссохшей, бесплодной земли. Неужели? Да! Да!.. А вот еще один… и еще. Побеги мускатного винограда, который отец посадил много лет назад. Он говорил, что мускатный виноград хорошо приживется на песчаной почве. И еще говорил, что в один прекрасный день табак станет королем этих мест и когда-нибудь ей следует отдать часть земли под табак. Она поднялась на ноги, улыбнулась и обратила лицо к солнцу, первые лучи которого пробивались сквозь утренний туман. В конце концов, здесь еще осталась жизнь. Юг не умер, во всяком случае, не ферма Джона Райта!

«Если у человека есть земля, он никогда не будет беден, – говорил ей отец. – Я бы не променял свою землю на все золото мира, потому что она и завтра останется там же, где есть сейчас. Никогда не продавай эту землю, Китти, доченька. Никогда и ни за что не продавай ферму Райтов».

И она дала ему слово. Теперь вся земля, насколько мог видеть глаз, принадлежала ей.