Эмма Драммонд - Прозрение

– Нет, – простонал он, прижимая ее к себе. Она до боли выгнулась назад, но он закрыл ее рот поцелуем, чтобы прервать поток ее слов. – Враг делает так… а так… а так?

Под его натиском ее страсть преобразилась с быстротой вспышки молнии. Хетта потеряла способность двигаться, он сломил ее исступление своими поцелуями, более необузданными, чем ее слова. Все равно она хотела наказать его и поэтому отворачивалась и била кулаками по его плечам, но не могла противостоять его силе и жадности его губ, которые снова взяли ее в плен.

– Боже, если бы ты знала, какое место ты занимаешь в моей жизни, ты бы так не говорила, – произнес он, тяжело дыша и встряхивая ее в порыве страсти. – Ты в моих мыслях и днем и ночью. Все, что я делаю, я делаю для тебя. Нет такой минуты, чтобы я не желал тебя. Твоя любовь вернула мне надежду на будущее и потерянную честь.

В эту минуту она снова видела в нем только мужчину и любила его… любила его. Ее надежды и мечты в муках начали возрождаться. Она не могла этого вынести.

– Нет… нет! – она вырвалась и бросилась к двери, но он поймал ее и повернул к себе лицом, не поняв ее слов.

– Ты говоришь, что я не должен был делать этого? – резко спросил он. – Тогда лжешь ты. Ты можешь сказать, что никогда не любила меня… что кроме этой любви что-то еще имеет значение? Ты можешь это сказать?

По тому, как он сжал губы, она поняла, что к нему возвращаются прежние призраки, что его гордость ущемлена, а в его глазах она увидела боль отверженности.

– Нет, – прошептала она с мукой. – Нет. Пожалуйста, не смотри на меня так, Алекс. Мне больно.

Изменившийся блеск глаз и глубокий вздох подтвердили то, что она подсознательно чувствовала с той минуты, как он подошел к ее креслу-качалке. Неуверенным движением он дотронулся до ее волос.

– Как они прекрасны – мягкие, струящиеся. – Его пальцы несколько раз коснулись темного водопада, потом спустились по ее гладкой шее. – Я в первый раз вижу тебя с распущенными волосами. Они волнуют меня.

Его прикосновения отозвались в ней смутным предостережением. Не вполне сознавая, что делает, она подняла руку, чтобы остановить его ласки, но он перехватил ее и нежно отвел в сторону.

– Алекс…

Его губы положили конец ее протестам, потом двинулись по щеке, к уху, вниз к шее и остановились на ключичной впадинке.

Воспоминание о кукурузном поле наполнило ее истомой. Это было то, чего она хотела, о чем тосковала, но она отпрянула, повинуясь неясному желанию противоречить ему.

– Нет, Алекс.

Он был так близко, прижимал ее к себе. Его дыхание обжигало ей шею, когда он, торопясь высказаться, быстро шептал:

– Ты знаешь, что я испытал, когда увидел тебя с ним в коровнике… знаешь?

– Это ничего не значило, – растерянно сказала она.

– А если бы ты увидела меня?

Она замерла. Горячность его объятия заставила ее задохнуться. Она взглянула ему в лицо и почувствовала, как ее охватывает желание. В неярком свете его волосы блестели живым огнем, в глазах горели золотые искры желания. Он был полон сил и жизни. Она закрыла глаза, чтобы не видеть перед мысленным взором бледное существо с разметавшимися светлыми волосами под его ищущими руками.

Сейчас к нему прижималась она, она запускала пальцы в его густые волосы и наклоняла его голову, пока его губы не коснулись выпуклости ее груди. Она больше не сопротивлялась. Взяв Хетту на руки, он отнес ее в ее комнату, а она изгоняла мысли о прекрасной англичанке, одну за другой расстегивая пуговицы его мундира, пока ее темные волосы не упали ему на грудь. Она казалась бледной по сравнению с загорелой шеей.

– Так ты не был с ней? – уже лежа на подушке, потребовала она ответа.

– Нет.

Лиф платья раскрывался под его пальцами.

– Поклянись! – воскликнула она, в ее голосе смешались боль и экстаз.

Он поднял голову, и в его глазах она прочитала отречение от всего мира ради этой минуты.

– Я клянусь. Я клянусь!

Он отдал ее во власть трепетной радости, и все слова были забыты. Она лишь вновь и вновь со стоном произносила его имя и судорожно сжимала его плечи. На ресницах у нее застыли слезы, но она не смогла бы сказать, чем они вызваны. Пламя одновременно поднялось внутри них, а когда его языки угасли, она прижалась мокрой щекой к его груди, а он говорил о том дивном подарке, который получил от нее.

Когда он снова взял ее, его движения были мягкими и исполненными нежности. Потом они уснули.

В тот рассветный час, когда младенец появляется на свет, умирающий всегда закрывает глаза, а живой, проснувшись, чувствует себя затерянным и одиноким на этом пути между рождением и смертью, солдаты, охранявшие усадьбу Майбургов, не заметили, как старый Джонни выскользнул из хижины для прислуги и пробрался к сараю, где был заперт его хозяин. Ключ был у мужчины в хаки, но Джонни не составило большого труда поднять оконный засов и открыть ставень.

Пленник бодрствовал и, несмотря на свои годы, с помощью слуги вылез через окно наружу. А тот желал только одного—вернуть хозяина на подобающее ему место.

Узник всю ночь просидел на соломе, переполняемый скопившейся за долгие годы ненавистью. Это была не только его ненависть, но и ненависть его предков, его современников и его потомков. Гнев, который он чувствовал, он делил с Богом. Несчастный случай на охоте помешал ему поехать с сыном в Маджубу, годы не позволили уехать с внуком. Но Господь послал англичан сюда. Он открыл Иоханнесу Майбургу способ отомстить за всю несправедливость, совершенную против его народа.

В кузнице было старое ружье. Не такое хорошее, как то, которое осталось в доме, но прицел у него был на месте. Он шел медленно, тело ломило после ночи, проведенной в неудобстве, но он думал о многочисленных знаках, посылаемых ему Господом. Старый больной лев, которого он встретил. Пит Стеенкамп говорил о льве и газелях. И теперь он знал, что должен сделать с людьми, которые больше не носят красных мундиров. Он много лет не видел англичан, но они нисколько не изменились – надменные, с мальчишескими лицами и всегда приходят с оружием.

В бледном свете зари он прокрался вдоль коровника и обогнул дальний угол дома, где не было выставлено охраны. Посередине стены было окно комнаты Франца. Слабо горевшая лампа высвечивала светловолосого офицера, спавшего на постели внука. Рука спавшего была перевязана белой тканью. Иоханнес Майбург с презрением плюнул на землю и двинулся дальше, ругаясь про себя.

Он заглянул в следующее окно. В комнате Хетты лампа горела ярко. То, что он увидел в ее свете, сокрушило его гордость, веру, разбило сердце. Мужчина с каштановыми волосами натягивал ботинки, сидя на кровати Хетты. Это был крупный мужчина, его обнаженный торс выглядел мускулистым и сильным. Ярость охватила Иоханнеса Майбурга при мысли, что его внучка вынуждена была уступить под давлением силы. Но его ярость уступила место горечи, когда обнаженная девушка встала из-под одеяла, подошла, улыбаясь, к соблазнителю, и принялась ласкать его.