Джулия Куин - Где властвует любовь

Все будет хорошо. Обязательно.

Как же иначе?

Колин начинал сожалеть о своем решении отправиться к брату в экипаже.

Ему хотелось пройтись пешком – энергичная прогулка казалась единственным безобидным способом дать выход душившей его ярости. Однако времени было в обрез, и Колин сознавал, что даже с учетом оживленного движения карета быстрее доставит его в Мейфэр, чем собственные ноги.

Однако теперь стены кареты давили на него, воздух казался слишком плотным, и в довершение ко всему дорогу перегородил опрокинувшийся фургон, развозивший молоко.

Колин приоткрыл дверцу и высунулся наружу, не дожидаясь, пока карета остановится.

– Бог ты мой, – пробормотал он, охватывая взглядом сцену, открывшуюся его глазам.

Улицу устилало битое стекло, повсюду было разлито молоко, и он не взялся бы сказать, кто производил больше шума: лошади, запутавшиеся в упряжи, или дамы, чьи платья были сплошь забрызганы молоком.

Колин выпрыгнул из кареты, намереваясь помочь расчистить затор, но вскоре стало очевидно, что для этого потребуется по меньшей мере час – с его помощью или без оной. Убедившись, что о лошадях, запряженных в фургон, должным образом позаботились, Колин сообщил кучеру, что продолжит путь пешком, и зашагал в нужном направлении.

Его вызывающий взгляд заставлял встречных прохожих отводить глаза, доставляя ему какое-то извращенное удовольствие. Ему почти хотелось, чтобы кто-нибудь из них, возмущенный его откровенной враждебностью, позволил бы себе реплику, которая дала бы ему повод сорваться и выместить на бедняге свой гнев. И не важно, что единственный человек, которого он охотно бы придушил, – это Крессида Тумбли. В его нынешнем состоянии сгодился бы любой объект.

Гнев делал его неуравновешенным, непредсказуемым. Непохожим на себя.

Он до сих не понимал, что с ним случилось, когда Пенелопа рассказала ему об угрозах Крессиды. Это был не просто гнев, а нечто осязаемое – оно бурлило в его жилах, пульсировало под кожей.

Ему хотелось ударить кого-нибудь, проломить кулаком стену.

Когда Пенелопа опубликовала свою последнюю заметку, Колин был вне себя от ярости. Он никогда не испытывал ничего подобного и полагал, что не способен разгневаться больше.

Он ошибался.

Хотя, возможно, это просто другая разновидность гнева, вызванная реальной опасностью, когда кто-то пытается причинить вред человеку, которым он дорожит больше всего на свете.

Как он мог допустить, чтобы такое случилось?

Он должен это остановить. Обязан.

После стольких лет беззаботного существования, когда он довольствовался ролью праздного наблюдателя, пришло время предпринять какие-то действия самому.

Колин поднял голову и с удивлением обнаружил, что стоит перед величественным особняком, служившим резиденцией Бриджертонов. Забавно, но он уже не кажется ему домом. Он вырос здесь, но теперь это дом его брата.

А его дом в Блумсбери. С Пенелопой.

Его дом там, где Пенелопа.

– Колин?

Колин обернулся, обнаружив за спиной старшего брата, очевидно, возвращавшегося домой после отлучки. Энтони кивнул в сторону двери:

– Собираешься постучать?

Колин тупо смотрел на него, только сейчас сообразив, что стоит на ступеньках Бриджертон-Хауса бог знает сколько времени.

– Колин? – снова окликнул его Энтони, озабоченно хмурясь.

– Мне нужна твоя помощь, – сказал Колин.

Пенелопа уже оделась для бала, когда ее горничная принесла записку от Колина.

– Данвуди сказал, что приходил посыльный, – объяснила девушка, прежде чем присесть в коротком реверансе и исчезнуть, оставив хозяйку одну.

Скользнув затянутой в перчатку рукой в конверт, Пенелопа вытащила листок бумаги и увидела несколько строк, написанных аккуратным почерком Колина, который она так хорошо изучила, редактируя его дневники.

« Я не успею заехать домой до бала. Пожалуйста, воспользуйся услугами моих родных. Мама, Элоиза и Гиацинта будут ждать тебя, на Брутон-стрит, чтобы вместе отправиться в Гастингс-Хаус .

С любовью, Колин».

Пенелопа встала и расправила тонкие шелковые юбки. Для предстоящего вечера она выбрала платье своего любимого зеленого цвета в надежде, что это придаст ей смелости. Ее мать всегда говорила, что, когда женщина хорошо выгладит, она чувствует себя увереннее, и Пенелопа склонялась к той же мысли. Видит Бог, она провела несколько лет своей жизни, чувствуя себе ужасно в платьях, которые вынуждена была носить по настоянию своей матери.

Ее поднятые вверх волосы были уложены в довольно пышную прическу, которая очень ей шла. Горничная умудрилась переплести отдельные пряди с чем-то таким (Пенелопа побоялась спросить, с чем именно), что подчеркивало их рыжеватый оттенок.

Конечно, рыжие волосы не были писком моды, но Колин однажды сказал, что ему нравится, как переливаются ее волосы в сиянии свечей, и Пенелопа решила, что это как раз такой случай, когда можно пренебречь модой.

К тому времени, когда она спустилась вниз, карета ждала у входа, а кучер уже получил указание отвезти ее на Брутон-стрит.

Колин явно все предусмотрел. Пенелопа не совсем понимала, почему это ее так удивило. Колин был не из тех, кто забывает о мелочах. Но сегодня он был чрезвычайно занят. Казалось странным, что ему удалось найти время, чтобы предупредить слуг о том, что нужно доставить ее в дом его матери. Она могла и сама распорядиться об этом.

Должно быть, он что-то задумал. Но что? Может, он собирается перехватить Крессиду Тумбли, посадить ее на корабль и отправить прямиком в колонии?

Пожалуй, это слишком мелодраматично.

А может, он узнал какую-то тайну Крессиды и намерен шантажировать ее в ответ. Так сказать, молчание за молчание.

Пенелопа одобрительно кивнула, сидя в карете, катившей по Оксфорд-стрит. Да, это то, что нужно. И вполне в духе Колина – найти решение, дьявольски хитрое и действенное. Но что, скажите на милость, можно было раскопать за столь короткий срок? За все годы, проведенные в свете, она не слышала и намека на скандал, связанный с именем Крессиды.

При всей своей злобе и мелочности Крессида никогда не преступала правил, установленных обществом. В сущности, претензия на роль леди Уистлдаун была единственной по-настоящему дерзкой выходкой, которую она когда-либо себе позволила.

Карета повернула на Брутон-стрит и спустя пару минут остановилась перед домом леди Бриджертон. Должно быть, Элоиза дежурила у окна, поскольку она так стремительно сбежала со ступенек, что врезалась бы в карету, если бы кучер не спрыгнул вниз – как раз вовремя, чтобы преградить ей дорогу.

У нее был такой нетерпеливый вид, что она чуть не подпрыгивала на месте, ожидая, пока кучер откроет дверцу кареты. Пенелопа удивилась, как это она удержалась, чтобы не проскочить мимо него и не распахнуть дверцу самой. Проигнорировав попытку кучера помочь, Элоиза забралась внутрь, наступив при этом на собственную юбку и едва не свалившись на пол кареты. Устроившись на сиденье, она воровато огляделась и захлопнула дверцу, чуть не прищемив кучеру нос.