Линда Миллер - Грешный ангел

– О, Ангел, похоже, ты попала в беду, не так ли?

Бонни вздохнула, озябшая, жалкая, глубоко пристыженная. Мнение Форбса для нее, конечно, не имеет ровно никакого значения, но если не обманывать себя, мнение Элая – совсем другое дело.

– Думаю, что я прогорела, – сказала она.

Форбс молча вытащил сигарету из внутреннего кармана пиджака и, прислонившись к косяку двери, закурил.

– Элай Мак Катчен – единственный человек, с которым я не могу связываться, – проговорил он с несвойственной ему прямотой. – Но никто в «Медном Ястребе» не управится с делами лучше, чем ты. Ведь вы развелись с ним, не так ли?

Бонни оформила развод импульсивно, рассердившись, что Элай ушел на войну, отнял у нее магазин и довел его до плачевного состояния. Она вновь пожалела об этом и, как всегда, подумала, что поспешила.

– Элай Мак Катчен не имеет права распоряжаться мною, Форбс, – заявила она, вскинув испачканный подбородок. – Впрочем, как и любой другой.

– Зато у него есть кое-какие права на меня, Ангел, – ответил Форбс с отсутствующим видом.

– Ему не нравится, как ты управляешь заводом, – заметила Бонни. – Но поскольку мы оба в беде, нам следует поддерживать друг друга.

Форбс засмеялся. Боец по натуре, он только приветствовал бы этот скандал, не будь в нем замешана Бонни.

– Значит, ты признаешь, что попала в беду, да?

Бонни понурилась и кивнула. Она подумала о дочери, о магазине, о положении, которое занимала в Нортридже (как-никак мэр!) и почувствовала прилив решимости.

– Я не дам Элаю запугать себя, Форбс. У меня есть причины бороться с ним, и я буду бороться, клянусь Богом!

Форбс в сомнении покачал головой.

– Ты разве забыла, кто такой Элай, Бонни? Мы имеем дело не с жалким кочегаром или лесорубом, знай же, твой бывший муж – человек, подобный Вандербильду, Рокфеллеру и Астору.

– Я с ними встречалась, – фыркнула Бонни, забыв в этот момент, как не вяжутся эти слова с ее нынешним жалким видом. – Они люди как люди.

Злобно ухмыльнувшись, Форбс обнажил свои красивые зубы.

– Ну, Ангел, если ты вступаешь в игру, то и я тоже. Мы выступаем против льва, вот так-то!

Несмотря на серьезность ситуации, Бонни рассмеялась. Гордо, как королева, она прошла мимо Форбса и направилась вниз по улице к «Медному Ястребу».

– Почему ты никогда не говорил, что у тебя такая роскошная ванная? – спросила она. – Честное слово, просто грех не сказать об этом, Форбс Даррент!

Форбс казался безмерно счастливым, когда, догнав ее, пошел рядом с ней.

– Это мой единственный грех, душа моя.

Бонни внезапно охватила дрожь, но вовсе не потому, что она промокла. Она поняла: Форбс совершенно прав, Элай – один из самых могущественных людей Америки. Если его гнев не остынет и в нем не проснется доброта, он может сокрушить не только Форбса, но и ее, Бонни.

Дотти Терстон принесла Бонни платье и помогла ей привести в порядок прическу, в ее глазах светилась легкая зависть.

– Форбс еще никому не разрешал пользоваться своей ванной, – сказала она вполголоса, так как танцзал уже заполнялся шахтерами, отпускающими соленые шуточки, рабочими и овцеводами. Вскоре заиграет оркестр, и начнутся танцы. Бонни вдруг почувствовала, что боится этого вечера, как никогда прежде.

«Ты же знаешь, что это от перенапряжения», – убеждала она себя, с беспокойством оглядывая толпу грубых мужчин, ожидающих первых тактов музыки, чтобы во время танцев ощутить близость женщины.

– Не знаю, как это ты решилась бросить такого мужчину, – болтала, подбоченившись, Дотти. Она, как и Бонни, разглядывала собравшихся. – Элай Мак Катчен – мечта любой женщины, да к тому же у него куча денег.

К счастью, заиграла музыка, и Бонни не пришлось отвечать. Она танцевала сначала с Тимом Римером, работавшим десятником на заводе, затем с Джимом Снидером, мужем Минельды. Во время вальса Джим обычно крепко прижимал к себе партнершу, а так как пока были одни вальсы, Бонни стоило немалого труда держать его на расстоянии.

– Я слышал, Минельда сегодня малость распустила руки, – заметил он, прижимая к себе Бонни все теснее.

– Да, – ответила Бонни, вспоминая поднятый топорик и не слишком справедливую ненависть Минельды, – мы поговорили.

– Я постоянно внушаю ей, чтобы сидела дома и занималась хозяйством, но она не слушает.

– Да, – рассеянно отозвалась Бонни, разглядывая через его плечо танцующую публику.

Наконец музыка кончилась, Бонни с облегчением вздохнула и, обернувшись, увидела рубашку Элая Мак Катчена. Она перевела взгляд от элегантной бриллиантовой булавки на галстуке к чисто выбритому подбородку. Золотисто-карие глаза посмотрели на нее, Элай схватил ее руку и всыпал на ладонь столько входных жетонов, что, не поместившись на ней, медяшки посыпались на пол.

Увидев бесстрастное лицо Элая, Бонни ощутила себя в еще большей опасности, чем раньше, когда шла сюда с Форбсом. Хуже всего то, что она любит этого человека, который так легко может уничтожить ее.

Музыка вновь заиграла, и Бонни, не думая об упавших на пол жетонах, оказалась в объятиях Элая. Танцуя с ним, она наблюдала за выражением лица Элая, чтобы угадать его настроение, но не могла прочесть на нем ровно ничего. Весь этот вечер Бонни танцевала только с Элаем, и никто не осмелился возражать.

В полночь оркестр перестал играть, и волшебство кончилось. Элай накинул на плечи Бонни светло-голубую накидку – воспоминание о лучших днях в Нью-Йорке – и увлек ее вниз к ожидающему на улице экипажу.

– Ты должна кое-что объяснить мне, – сказал он, когда они поехали.

Бонни была не готова к объяснениям. Она сидела, оцепенев, на краешке сиденья, покрытого дорогой тканью, и куталась в свою накидку от апрельской прохлады. Весь вечер она была под обаянием чар Элая, но теперь они рассеялись.

Элай в раздражении откинулся на спинку сиденья и скрестил руки на груди. Его лицо, повернутое к окну, было в тени, но Бонни различала жесткие очертания подбородка.

– Моя дочь, – начал он, – Розмари – моя дочь?

Бонни вспомнила свое унижение на улице днем, то, как грубо окунул ее Элай в ванну, и как она в мокрой одежде бежала в издательство Вебба. Она вспомнила о страданиях, пережитых ею, когда Элай обвинил ее в смерти Кайли. Он предал, унизил и, в сущности, бросил ее.

– Вполне возможно, дорогой, – мягко ответила Бонни.

Она скорее почувствовала, чем заметила взгляд Элая. Наступила напряженная тишина. Колеса экипажа забуксовали на скользкой после вчерашнего дождя дороге.

Бонни нарушила молчание.

– Куда мы едем?

Элай медлил с ответом, видимо, решая, что сказать. Наконец, он ответил:

– К твоему магазину, конечно. Правда ли, что ты с моей дочерью живешь там наверху?