Элизабет Лоуэлл - Только ты

В ее тело ворвался шторм наслаждения, яростные, сладострастные токи пронеслись по ней, унося с собой в запредельность.

Рено в полной мере ощутил силу страсти, которую он вызвал в Еве. Каждый мощный толчок он сопровождал лаской, трогая нежный бутон, который расцвел под его рукой.

Ева издала продолжительный стон, обозначавший, что пришел экстаз, не имевший ни начала, ни конца. Если бы в ней нашлось место для страха, она, должно быть, ужаснулась бы; но в ней было место только для Рено с его неукротимым желанием.

Рено улыбался какой-то отрешенной улыбкой. Он сжимал Еву в крепких объятиях, прислушиваясь к ее трепету. Когда она затихала, он нагибался, слегка покусывал ей плечо и возобновлял движение внутри нее.

Ева жадно хватала воздух ртом, чувствуя, как страсть сжигает все ее тело.

— Рено!..

— Я предупредил тебя, — сказал он низким голосом. — До тех пор, пока останется хоть капля сил…

Рено снова начал извечный обряд. Над любовниками опустился полог ночи и страсти.

Скалам, пескам, колючим кустарникам, казалось, не будет конца, но Рено знал, что это не так. Это была всего лишь очередная широкая терраса на длинном спуске от Скалистых гор к тем местам, где далеко на западе мчит свои воды между каменных берегов таинственная, могучая река Колорадо.

«Если бы на горизонте не маячил, словно стервятник, этот негодяй Слейтер, как было бы здорово разбить лагерь возле воды и никуда не двигаться несколько недель.

А лучше — месяцев».

Рено кисло улыбнулся. Кажется, впервые в жизни он не рвался к сокровищам. Его занимали другие исследования.

Он наносил на карту те места, где женское тело было наиболее чувствительно к поцелуям, те, где нужны были легкие и медленные прикосновения, и те, где требовались быстрые, сильные, горячие ласки. Узнавая ее тело, он узнавал и свое. Страсть была одновременно дикой и изысканной, яростной и нежной, требовательной и обновляющей. Он не хотел, чтобы все кончилось раньше, чем они оба допьют хмельное вино до последней капли.

«Пока мы не найдем прииск, ты будешь моей женщиной всякий раз, когда я этого пожелаю».

Ева выполняла взятые на себя обязательства сделки с щедростью, которая была столь же неожиданной и безграничной, как и страсть, их соединявшая. Приходящая порой мысль, что это может вдруг прерваться, была для Рено невыносимой, и он гнал ее от себя.

«Довлеет дневи злоба его. Или: на каждый день своих забот хватает».

Старый совет отдавался эхом в мозгу Рено. Он не вступал с ним в спор. У него достаточно забот и в этот, и в любой другой день.

К этому моменту слухи о мужчине и женщине, едущих вдоль отрогов каменного лабиринта, могли далеко распространиться по таинственным и весьма эффективным каналам, которые существовали на Западе. Стоило путникам встретиться у водного источника или на перекрестке дорог или же выпить по чашечке кофе у костра на стоянке, как об этом становилось известно индейцам, золотоискателям, бродягам, словом, всем желающим.

«Надеюсь, Рейф не забыл наши старые знаки, которые мы оставляли друг для друга в детстве, когда охотились.

И надеюсь, Вулф узнает, что я ищу золото. Он знает страну. Он знает, что мне нужен надежный человек, если я найду его.

Черт бы побрал Слейтера с его полукровкой-следопытом. Любой другой отказался бы от погони неделю назад».

К концу следующего дня Рено и Ева расположились лагерем у подножия красной скалы из песчаника, которая взметнулась в небо, словно вытесанный из монолита парус. С одной стороны выветривание шло быстрее, чем с другой. В результате в скале образовалось окно. Лучи заходящего солнца падали оттуда, окрашивая в сочный золотой цвет все, что оказывалось на их пути.

Но еще более удивительным, чем окно в скале, было негромкое журчание воды поблизости.

Рено рассмешила реакция Евы на воду после долгого путешествия по скалистой пустыне. Когда она увидела струйку воды среди засушливой долины, она стала возбужденно говорить о «реке». Рено начал подтрунивать над ней, однако ничего не возразил, когда она попросила разбить лагерь в том месте, где маленький ручеек разливался и образовывал озерца, поросшие шелестящими тополями.

На закате и ранним утром окружающая их природа могла служить иллюстрацией к фантастической сказке из книги, которую люди разучились читать. Ева порой задавала себе вопрос: уж не оказалась ли она в заколдованной стране, где время остановилось?

— Похоже, что здесь так было вечно, — сказала Ева.

Рено проследил за ее взглядом, обращенным к окну, вырубленному природой в скале.

— Ничто не вечно, — возразил он. — Даже скалы.

Ева взглянула на Рено, затем на каменный парус, взлетающий вверх на фоне бездонного неба.

— Но это кажется вечным, — произнесла она тихо.

— Это только впечатление. Окно становится шире день ото дня. Зернышко за зернышком ветер выдувает из него песчинки, — сказал Рено.

Ева слушала и думала, какие перемены приносит время, хотелось бы того или нет.

— Когда-нибудь небольшое окно превратится в широкую, хорошо продуваемую арку. Потом со временем опоры арки станут тонкими и рухнут, оставив выемку в скале. Затем эту выемку расширят ветер и дождь, и в конце концов останется только большой красный валун и голубое небо.

Дрожь пробежала по телу Евы.

— Трудно представить, что такое может произойти с этой страной.

— Это там, где преобладают песчаники, — объяснил Рено, оглядывая красную стену. — Есть горы, которые ветер превратил в дюны. Даже сам господь бог позабыл те времена, когда они были горами.

Тон Рено заставил Еву оторвать взгляд от фантастического пейзажа. Она зачарованно наблюдала за тем, как Рено спокойно говорил о процессах, для которых требуется так много лет, что совсем уж близко к вечности.

— Затем песок снова превратится в камень, — рассказывал Рено. — Земля повернется, и вырастут новые горы, которые снова будет разрушать ветер… Новые реки побтут к новым морям…

— Пепел из пепла, пыль из пыли, — прошептала Ева.

— Так развивается мир, моя девочка. Начала и концы переплетаются, как рисунки и надписи на стене каньона: индейские, испанские, наши — следы разных народов, разных времен.

Ева окинула взглядом скалу из красного камня, которая казалась такой массивной и неколебимой. Затем она посмотрела на человека, который считает, что все ненадежно, даже камень.

Или любовь.

Рено и Ева продвигались Старым испанским путем. В каждой следующей долине или котловине было все больше воды и все меньше скальных пород. Подъем был настолько пологим, что его можно было заметить, лишь оглянувшись на оставшийся позади каменный лабиринт.

Полынь постепенно сменялась хвойными перелесками, а те в свою очередь уступали место высоким соснам. Красные скалы все более уходили в землю, уже не песчаники, а другие породы поднимались из глубин земли, где под воздействием высоких температур песчаник превратился в кварцит, а известняк — в мрамор.