Сильвия Дэй - Не искушай меня

Человек по имени Ричард Бекинг протянул ему сквозь прутья руку, и Саймон без колебаний пожал черную от грязи руку товарища.

– Спасибо, Куинн, – хрипло проговорил Ричард.

– Тебе спасибо, друг, – ответил Саймон, сжав его руку крепче, незаметно вложив ему в ладонь свернутую в трубочку записку.

Ричард чуть заметно прищурился, давая Саймону понять, что принял послание и сохранит его в тайне. Эта записка была частью плана. Саймон должен был убедиться в том, что все пленники отпущены на свободу и им ничто не угрожает до того, как он передаст Лизетт Дежардану.

На этом Саймон попрощался с товарищами и вернулся на поверхность тем же путем, каким попал в подземелье, – частично с повязкой на глазах, частично без нее Он расстался с людьми Дежардана у того, столба, где они привязали коней.

Саймон возвращался домой. В этот час людей на улицах стало намного меньше, и лишь один экипаж попался ему на пути. Он остановился, пропуская карету. В окне кареты мелькнула дамская рука в перчатке, что свидетельствовало о том, что врагов там нет и волноваться не из-за чего.

Всадник был так хорош собой, что у Линетт при виде его закружилась голова. Она наклонилась вперед так, чтобы получше рассмотреть его в окне кареты. Линетт не упускала всадника из виду до того момента, пока он не скрылся за поворотом.

Он сидел в седле выпрямившись, удерживая свободный повод одной рукой. Другая рука лежала на эфесе шпаги. У всадника был непринужденный, даже скучающий вид, но Линетт чувствовала, что это всего лишь маска, а внутренне он предельно собран. Он проводил взглядом их карету, и, благодаря тому, что на нем не было шляпы, Линетт смогла разглядеть его лицо – лицо умопомрачительного красавца.

– Что ты там увидела? – спросила у Линетт мать – она сидела в карете напротив дочери.

– Я любовалась красивым мужчиной, – объяснила Линетт, усаживаясь поудобнее.

– Бесстыдница. Что, если бы он увидел, как ты вытянула шею, разглядывая его?

– Здесь слишком темно, – возразила Линетт. – Ты же не разрешила нам зажечь лампу.

– Опасность грозит отовсюду, – со вздохом сказала мать и потерла виски. – Ты не понимаешь.

– Потому что ты не хочешь мне ни о чем рассказать.

– Линетт…

И Линетт не стала настаивать. После смерти сестры Линетт считала своим долгом стать для обожаемой матери опорой и утешением, и эта роль трудно давалась импульсивной девушке. Лизетт всегда была тихой и рассудительной, а Линетт, наоборот, всегда была возмутительницей спокойствия, выдумщицей и проказницей. Она вечно впутывалась в истории, которые заканчивались неприятностями.

– Простите, маман.

– Ничего. Путешествие было долгим, мы все устали. Виконтесса была настоящей красавицей с изящной фигурой, очень светлой кожей, точеным лицом и роскошными золотистыми волосами, и эти черты она передала своим дочерям. С возрастом она не утратила красоты, она оставалась все такой же хорошенькой, какой была в юности. Но хрупкой она была только на вид. Маргарита Байо, виконтесса де Гренье, была удивительно сильной женщиной. Если уж она что-нибудь задумала, то поколебать ее решимость не мог никто.

За исключением ее дочерей.

Она не могла ни в чем им отказать, и после смерти одной из них вторую она баловала еще сильнее, чем прежде. Именно поэтому сейчас они оказались в Париже. Линетт всегда хотела посетить знаменитый город, так что, когда виконтесса предложила съездить в Испанию, желая немного поднять настроение и себе, и дочери, Линетт упросила ее слегка отклониться от маршрута. Несмотря на то, что Маргарита не любила Париж и за последние двадцать лет ни разу там не была, она, хоть и с большим нежеланием, уступила дочери.

– Мечтаю о горячей ванне и мягкой постели, – сказала она, зевнув.

– Но ты разрешила нам пробыть в городе всего неделю! – возмутилась Линетт. – Не можешь же ты проспать два дня из семи!

– Я шучу, малышка. Однако твой отец собирается приехать в Париж по делам как раз в это время, – напомнила ей мать. – Никто из нас не хочет получить от него выговор.

Отец ее отличался такой же предусмотрительностью и осторожностью, как и ее мать. Он требовал, чтобы они постоянно извещали его о том, где находятся.

– Нет, конечно.

Линетт отвернулась к окну, рассматривая город. Радость от поездки омрачалась тоской. Тоской по безвременно ушедшей сестре. С момента рождения они были неразлучны, и, несмотря на то, что после смерти Лизетт прошло два года, Линетт до сих пор страдала от одиночества, которое может понять лишь близнец. Она чувствовала себя так, словно утратила часть себя, и эта утрата ни на минуту не забывалась.

«Я буду радоваться этому приключению за нас обеих, Лизетт, – мысленно обращалась она к сестре, прижимая руку к ноющему сердцу. – Я увижу все те места, о которых мы говорили, даже те, которые, как я говорила, у меня нет желания видеть. Я буду представлять себе, что ты со мной, словно ты показываешь мне все это. Я буду смотреть на мир твоими глазами».

– Я скучаю по сестре, – прошептала Линетт. Боль и тоска сжимали ее горло. – Ужасно скучаю.

– Мы будем жить за нее, – прошептала виконтесса. – Каждый день.

– Да, маман. – Линетт откинулась на спинку и закрыла глаза.

Странно, но тот мужчина на коне снова встал у нее перед глазами. Даже наблюдая за ним издали, она чувствовала его энергию, его жизненную силу. Если бы Лизетт была сейчас с ней, она непременно заговорила бы с сестрой о нем.

«Ты когда-нибудь видела мужчину красивее, чем он?» – спросила бы у нее Линетт. «От таких мужчин, как он, только и жди беды, – сказала бы она. – Мне бы хотелось найти себе мужа, который был бы мне товарищем и другом, который разделял бы мои интересы и был бы верен мне и своим убеждениям. Пусть он будет спокойным и тихим. Мужчины с буйным нравом не созданы для брака. Их и называют неукротимыми, потому что их невозможно укротить».

Лизетт со своей неоспоримой логикой всегда могла урезонить витавшую в облаках импульсивную Линетт. Лизетт была для сестры якорем, и без нее она чувствовала себя утлой лодочкой в штормовом море.

Линетт готова была все отдать, пойти на все, лишь бы вернуть сестру. Но смерть украла у нее Лизетт. И теперь ей предстояло научиться выживать в одиночку.

Виконт Дежардан искал в винной кладовой особый сорт бургундского, когда услышал скрип отворяемой двери. Он замер, от страха душа ушла в пятки.

– Милорд.

Дежардан облегченно выдохнул, услышав обычный человеческий голос, лишь едва отмеченный хрипотцой, но напряженность осталась. Разве можно позволить себе расслабиться, когда постоянно приходится плясать под чужую дудку?

Дежардан обернулся и увидел перед собой слугу. Взгляд виконта скользнул левее, через плечо лакея он смотрел на каменную лестницу, которая вела к катакомбам. Он не переставал думать о дьяволе, несмотря на то, что Эспри уже несколько лет не общался с ним напрямую – только через послания.