Элизабет Чедвик - Зимняя мантия

Улицу деревни внезапно заполнили всадники. Отступить уже не было возможности. Защитники Матильды выхватили мечи, но они стояли, а нападающие неслись во весь опор. Ей удалось разглядеть, что это не люди Симона или Честера, но тут бой закипел вокруг нее.

Послышался звон металла, звуки стали, вонзающейся в плоть, спутник Матильды лишился руки, в которой держал повод ее лошади. Он вскрикнул, но крик тут же смолк, потому что копье пронзило его насквозь. Кобыла Матильды взбрыкнула и в ужасе метнулась в сторону. Матильда не удержалась в седле. Она сильно ударилась головой и потеряла сознание, оставшись лежать у сломанного забора, окружавшего огород.

Токи не тратил времени на театральные жесты. Он поднял топор, размахнулся и опустил на голову напавшего на него солдата. Рядом с ним Симон с помощью щита остановил еще двух, прикончив их мечом. Они еще сдерживали французов, но уже из последних сил, потому что место каждого поверженного противника тут же занимал другой. На этот раз никакого выкупа. Убивай – или будешь убитым.

В груди у Симона жгло. Казалось, что щит сделан из свинца, и он ощущал дрожь перенапряженных мускулов в левой ноге. Токи рубил без устали. Он даже что-то напевал, размахивая топором. Теперь Симон наконец понял, с чем пришлось столкнуться его отцу и брату в битве при Гастингсе.

На них набросились еще три французских солдата. Симон ударил щитом по лицу одного из них, но тот оказался ловким и быстрым. Его меч нашел щель и достал до ребер Симона, выбивая голубые искры при столкновении с кольцами кольчуги. Воздух с шумом вырвался из груди Симона, и он ощутил дикую боль, но азарт битвы помог ему удержаться на ногах и поднять меч, чтобы парировать следующий удар. Металл ударил о металл, и от французского меча, хуже закаленного, чем меч Симона, отлетели осколки. Один попал в руку Симона, и кровь из раны потекла по руке, сжимавшей меч. Эфес сразу стал скользким. Он воспользовался щитом, чтобы остановить удар, но был вынужден сделать шаг назад под напором француза.

Где-то раздался неистовый звук горна. Симон в пылу схватки едва расслышал этот звук, но все равно впал в отчаяние, потому что это был сигнал к атаке. Его левая нога подогнулась, и он упал, но при падении сумел еще раз взмахнуть мечом. Удар пришелся по колену француза и тот тоже свалился. Симон с трудом дышал, но ему удалось изловчиться и вонзить меч в горло врага.

Перед глазами мелькали красные точки. На четвереньках он дополз до своего щита, понимая, что, если на него еще кто-нибудь нападет, с ним будет покончено. Только усилием воли он заставил себя встать и огляделся. Чертыхающийся Токи вытаскивал свой топор из очередной жертвы. На улице шла битва, и он запоздало понял, что звук горна означал не смерть, а спасение, по крайней мере для некоторых.

– Если бы Хью Лупус не был таким жирным, – проворчал Токи, переводя дыхание и пытаясь шутить, – он примчался бы быстрее. Еще немного – и ему осталось бы только засыпать наши тела землей вместе с французами.

– Ты неблагодарная свинья, – пожурил Симон и засмеялся, но скорее чтобы расслабиться, а не потому, что было очень смешно.

Токи фыркнул и схватился за плечо.

– Это все наша английская кровь, – пояснил он. – Вечно мы неблагодарны нашим нормандским хозяевам.

Симон окончательно пришел в себя.

– Скорее это я неблагодарная свинья, ведь ты спасал мне жизнь дюжину раз, – провозгласил он. – Я никогда не смогу с тобой расплатиться.

– Можете попытаться, – заметил Токи с ухмылкой. – Я противиться не буду. – Он показал на окровавленную руку Симона, – Вам лучше показаться лекарю, милорд.

Симон безразлично кивнул. Осколок меча до сих пор торчал в руке. Он поднял руку ко рту, захватил осколок зубами и резким движением выдернул. Из раны снова хлынула кровь, но он туго перетянул ее куском церковной ризы, которую нашел в сундуке. Церковь была в руинах, но бриллиантовый крест все еще сверкал на алтаре. Во время битвы его не украли и не уронили. Это был хороший знак.

Выйдя наружу, он почувствовал свои другие раны. Каждый вдох вызывал боль в груди, ноги почти не держали, но все же он мог идти.

– Черт побери, ну и влипаешь ты вечно! – сказал подъехавший к нему Хью Лупус. В доспехах он выглядел гигантом. Он снял шлем – по его лицу потоками лил пот.

– Сериньи сжег деревню, и французы решили отомстить, – сквозь зубы пояснил Симон, морщась от боли. – Я оказался в плохом месте в плохое время. – Он оглянулся. – Так же, как и все эти несчастные. – Внезапно он почувствовал, что устал до смерти. Хотелось только забиться в уголок и заснуть, но он был командиром, и дел оставалось невпроворот.

Слуга Хью Лупуса принес два кубка с вином. Хью схватил один и в мгновение ока осушил его.

– Еще, – потребовал он у юноши.

Симон выпил свое вино и вытер рот тыльной стороной ладони здоровой руки.

– Кстати, твоя жена здесь, – с некоторым злорадством сообщил Честер. – Приехала сразу после твоего отъезда.

– Что?..

Честер повторил сообщение и снова выпил.

– Твоя жена знает о любовнице, и сказать, что тебе в аду покажется холодно, вовсе не преувеличение. Графиня Джудит умела так взглянуть на мужчину, что у того мошонка сжималась, но стихия ее дочери – огонь. Как при такой жене можно завести любовницу, выше моего понимания, разве что ты предпочитаешь разнообразие…

– Сабина не была моей любовницей, – слабым голосом возразил Симон – эта новость о Матильде совсем выбила его из колеи.

– Но ребенок-то твой?

– Господи, да, но… – Симон качнул головой. – Где сейчас Матильда?

– С обозом, – ответил Хью.

– Что, ты притащил ее сюда?! – с ужасом спросил Симон. – Да ты совсем спятил!

– У меня не было выбора… разве что связать ее по рукам и ногам и запереть в подвале де Беллема, – недовольно пояснил Хью. – Ее нельзя было остановить. Мне с трудом удалось уговорить ее не лезть вперед. Она заявила, что это ее долг.

Симон застонал и похромал по улице. Он не мог понять, что заставило ее покинуть Англию, проехать через Нормандию и добраться до этих опасных мест. Она слишком ответственна, чтобы действовать по капризу. Или нет? Действительно ли он знает свою жену? Возможно, не больше, чем он знает Сабину. То есть совсем не знает.

Злость и беспокойство гнали его вперед. Он увидел обоз Честера – две повозки, запряженные быками. Повернув голову, он вздрогнул, заметив гнедую кобылу, привязанную сзади, явно предназначенную для женщины, потому что ни один мужчина, кроме сарацина, не станет сражаться на кобыле. Но жены нигде не было видно.

Он поспешил к обозу, не обращая внимания на то, что все видят, как сильно он хромает. Он подошел ближе и узнал кобылу Матильды.

Затем он взглянул на повозку, и сердце его остановилось.