Саманта Джеймс - Избранница

Через несколько минут Габриэль придвинулся так, чтобы она могла видеть его. Глаза его по-прежнему посверкивали недобрым светом.

— Какая преданная мать! — с издевкой произнес он. — Жаль, что жена из тебя вышла не такая же верная.

— О, ради всего святого! — Джонатан задремал у ее груди, так что пришлось прошептать это, хотя ей хотелось громко кричать. — Кристофер заехал навестить вас и сообщить, что купил домик по соседству с Уоррентоном!

— Значит, теперь он и наш сосед? Как удобно для вас обоих!

Теперь, когда Джонатан наелся, причин задерживаться в детской не было. В комнате появилась Элис, и Габриэль передал ребенка ей. А сам прошел к двери и ждал жену там. Кесси затянула завязки, расправила юбки и гордо подняла голову, когда он решительно взял ее под руку. Выбора не было, придется покорно выйти вместе с ним.

Лишь приведя Кесси в спальню, он выпустил ее руку. Затем закрыл дверь и скрестил руки на груди:

— Я видел, как ты поцеловала его, янки. Трогательная сценка, должен заметить.

— В щеку! Господи, да что же это такое? Я просто хотела ободрить его, ничего больше!

Но Габриэлю не просто было избавиться от своих подозрений. Пусть ее тон и убедительно искренен, да и объединяет их с Кесси гораздо большее, чем только сын. Но он не забыл, с какой яростью она утверждала, что ненавидит его. И как бы сладко она ни улыбалась потом, память об этом не давала покоя.

— Правда? Ну-ка расскажи мне поподробнее, дорогая.

Он заметил тень, омрачившую ее прелестное лицо, и злость, темная и безрассудная, закипела в нем. Он начал лихорадочно стаскивать с себя одежду, не скрывая своих намерений. Брошенный в сторону жилет повис на подлокотнике кресла-качалки.

— Ты утешаешь Кристофера, нянчишься с Джонатаном. Я твой муж и не понимаю, почему бы и меня не включить в список любимчиков?

Нет, ну каков наглец! Она почувствовала, что закипает, но руки у нее остались холодные как ледышки. Она стиснула их на груди, потрясенная его поведением, до конца не понимая, что с ним происходит.

А в сторону уже летела его рубашка.

— На твоем месте я бы разделся, янки. Если этого не сделаешь ты, то я с удовольствием выполню роль горничной.

От вида его обнаженной мускулистой груди у нее пересохло во рту.

— Габриэль! — пыталась вразумить обезумевшего мужа Кесси. — Вы должны верить мне! Это был дружеский поцелуй, не больше!

Он уже стоял совершенно обнаженный.

— Да ну? Может, покажешь мне разницу между дружеским и супружеским поцелуем?

Кесси отчаянно замотала головой, только чтобы не поддаться этому дьяволу-искусителю, ее вечной слабости. Он же обнял ее — такой теплый и сильный. Еще более смущающим было его возбуждение — гордо вздымавшийся вверх жезл. Хотя она и старалась отвести глаза в сторону, только не тут-то было…

— Если хочешь, чтобы я поверил, дорогая, ты должна постараться убедить меня.

— Нет! — выпалила она. — Только не так! Не сейчас, когда вы кипите от злости!

Ему хватило нескольких секунд, чтобы раздеть ее.

— Прекратите! — завопила она. — Это насилие! Потому что добровольно я на это не соглашусь! — Она толкнула его в грудь, но он молча подхватил ее на руки и уложил на кровать. — Вы слышите меня? Я не согласна! — Но ее руки уже гладили волоски на его груди, не то пытаясь оттолкнуть его, не то желая прижать его еще крепче — поди разбери…

От ярости, что она посмела отказать ему, Габриэль потерял разум. Он резким движением проник в нее, подобно стальному клинку… Она была сухой и совершенно неготовой к его вторжению.

Ее тело дернулось, и хотя она и попыталась подавить крик боли, он все же сорвался с ее губ. Габриэль так и застыл. Затем оперся на локти и взглянул на жену. Глаза у нее блестели от слез. Она всхлипывала:

— Кристофер ничего не значит для меня, клянусь! Неужели вы не видите? Он любит Эвелин. И хочет быть поближе к ней. К ней, а не ко мне, Габриэль!

Он зажмурился. Лицо его исказилось от стыда за самого себя и от невыразимого желания.

— О Боже, Кесси…

Его слепая ярость исчезла, сменившись глубоким раскаянием. Он попытался выйти из нее, желая не причинять больше боли хоть в этом, но теперь она не дала ему сделать этого.

Она обвила руками его шею и прильнула к нему. Ей было ненавистно то, что часто управляло его действиями, — злость и горечь. Но его самого она любила. И ей была невыносима мысль, что память о собственной жестокости будет мучить и терзать его, если она не превратит это болезненное и тягостное воспоминание… в упоительно-восхитительное!

— Нет! — умоляюще произнесла она. — Нет! Я не могу, Кесси! — Его шепот был хриплым и страстным. — Я просто зверь, что так набросился на тебя!

— Можешь. Просто люби меня, Габриэль. Просто… люби!

Ее ладони обхватили его щеки, погладили стиснутый подбородок. Она поцеловала его со всей робостью новичка в страсти, привыкшего переживать все бури внутри, а не напоказ. Соленые теплые слезы придали этому поцелую особый привкус.

Сначала его рот оставался сжатым и не поддавался ей… Так же, как его сердце, с тоской подумала она. Но вот его глаза распахнулись, словно ощутив в ней перемену, и заглянули ей прямо в душу. Она словно сама пережила его боль и вину и с криком прижалась к его горячим губам, встретившим ее на этот раз с потрясающим пылом.

И его руки обвились вокруг ее тела так, что чуть не раздавили. Он мгновенно проник языком в ее рот, завладев сладостным пространством, предложенным ею с такой искренностью, что оставалось лишь воздать ей за это в полной мере.

— Не бросай меня снова, Кесси! — Его голос, полный глубокого отчаяния, прозвучал хриплым шепотом у ее губ. — Пообещай не бросать меня.

Сердце Кесси рванулось в диком прыжке. Она бы могла зарыдать от радости, запевшей в ней. Ему не все равно! О святые небеса! Неужели это правда? Со счастливым вздохом она крепко обняла его голову и вжала свое юное тело в его затвердевшие мышцы.

Она чувствовала жажду в его поцелуе и его налитую плоть внутри себя. Когда он вышел из нее, Кесси вдруг ощутила себя странно пустой. Ей стало вдруг страшно, что он так и не решится вернуться туда из-за раскаяния, и стиснула его бедра. Но он лишь покачал головой и прижал губы к кремовой роскоши ее пополневшей груди.

Время, казалось, перестало существовать. Габриэль ненасытно целовал ее, и в этих поцелуях смешалось все: жадность, страсть и нежность. Любовный жар разгорался в Кесси все сильнее, ибо после того как Габриэль заставил ее соски буквально молить о продолжении ласк, он скользнул губами вниз по ее шелковистому животу. С головокружительной интимностью он раздвинул ее бедра. Глаза у нее округлились и затуманились. Габриэль обжег ее своим дыханием и принялся упоительно играть языком с каждой нежной складочкой ее пещерки, вновь и вновь перебирая их, как струны, пока она не забилась под ним, умоляя завершить эту утонченную и сладостную муку безумным финалом.