Хелен Хамфриз - Путешествие безумцев

Теперь ей предстоит делить спальню с Тэсс, прачкой, которая появилась в Дашелл-хауз только на неделю раньше ее. Мансарда оказалась большой, с двумя окнами. Энни кладет свой потрепанный саквояж на кровать у правого окна. Спальня расположена в задней части дома, и из окна Энни может обозревать плодовый сад за каменным забором и дорожку, идущую между двумя живыми изгородями. Она видит, как Изабель торопливо семенит по каменной дорожке, обеими руками подхватив широкую черную юбку. Она скрывается в стеклянной постройке, напоминающей большой парник; Энни различает ее порывистые движения. Смутно видимая сквозь стекло фигура Изабель напоминает бьющийся в камине язык черного пламени.

Энни распаковывает свою кладь. Домашнее платье и темное рабочее платье горничной она вешает в огромный шкаф, а белье складывает в свободный выдвижной ящик. Прижимая к груди Библию, она спускается в кухню. Кухарка месила тесто, ее руки по локоть были покрыты мукой.

– Устроилась нормально? – кухарка поднимает на нее глаза.

– Да, миссис. – Энни встала у кухонного шкафа и сжимает обеими руками у груди Библию, эту шкатулку со словами:

Всемогущий, Всемилостивый, Вечное Совершенство…

Через минуту кухарка снова бросает на нее удивленный взгляд.

– Ты еще здесь? Ждешь чего-то?

– Я пришла для дневной молитвы.

– Ах, ну да, молитва… – фыркает кухарка. – Как же без этого! Действительно, молитва…

– Разве я опоздала? – Энни смущена. – Или вы здесь молитесь раньше?

Перестав месить тесто и опершись на стол локтями, кухарка подается к ней.

– Запомни, здесь не молятся, – медленно произносит она. – Здесь это запрещено. Дашеллы не верят в эту глупость. Они так и говорят – «эта глупость». В церковь здесь тоже не ходят. Ни молитв, ни церкви, ни твоего бога. А теперь ступай, леди хочет сегодня показать тебе дом. Убирать тебе сегодня ничего не надо. – Кухарка стукнула тяжелым кулаком по тестяному кому. – И вот еще что, – добавляет она. – Тебе не разрешается заходить в библиотеку мистера Дашелла и беспокоить его во время работы, и тебе также запрещено приближаться к стеклянному дому в саду.

Энни взбирается обратно в свою комнату. Она садится на кровать, опустив на колени тяжелый кирпич Библии. В доме миссис Гилби бог был везде. Там было заведено молиться трижды в день: утром, днем и вечером, а по воскресеньям ходить в церковь. Трижды в неделю по вечерам Энни должна была по памяти переписывать отрывки из Библии, а миссис Гилби исправляла затем ее грамматические и орфографические ошибки. Бог был и ее первым наставником в чтении. Настоятель их приходской церкви давал девушкам, находившимся в услужении, уроки чтения и письма, и миссис Гилби посылала ее туда, пока Энни не выросла. В словах Библии, которые она впитала с детства, были уверенность и покой, на них можно было положиться. Бог был где-то там, за синевой неба. Если бы не его промысел, солнце прожгло бы небо насквозь и земля почернела бы и обуглилась.

Кружево яблоневой листвы. Движения Изабель, мелькающей за стеклами садового домика.

– Кто ты такая и что ты здесь делаешь?

Энни вздрагивает. В дверях стоит пухлая румяная девица. Пройдя через комнату тяжелым шагом, она останавливается прямо напротив Энни и, уперев руки в бока, глядит на нее сверху вниз. На ее лбу и над верхней губой блестят капельки пота, а голые по локоть руки ярко-красные.

– Это моя постель, – говорит она. – Ты села на мою постель.

– Я не знала. – Энни быстро вскакивает на ноги.

– Надо было знать. – Девица по-прежнему не двигалась.

– Так ты Тэсс? – Энни чувствует, что упустила момент, благоприятный для налаживания добрососедских отношений, но все равно следует попытаться. – Рада с тобой познакомиться – я Энни Фелан, новая горничная.

Тэсс не меняет ни позы, ни выражения лица.

– Эта кровать моя, – повторяет она.

Энни быстро перемещается на другую кровать и заботливо кладет Библию под подушку.

– А это моя кровать, – произносит она, ведь Тэсс продолжает подозрительно коситься на нее. – Вот эта, здесь, будет моя кровать.

Особенностью этого дома было то, что комнаты в нем примыкали одна к другой, тесно лепились друг к другу так, словно настоятельная необходимость использовать каждый лишний фут пространства не оставила строителю времени и возможности предусмотреть такую роскошь, как коридоры. Чем дальше от центральной части дома, тем ниже становился пол; в некоторые комнаты приходилось спускаться по ступенькам, и Энни догадалась, что когда-то эти комнаты были наружными пристройками.

Энни проходит череду этих странных комнат, останавливаясь на минуту в каждой, словно переворачивая очередную страницу длинного, запутанного романа. Потемневшая мебель, бархатные портьеры, гобелены и картины в поблекших золотых рамах – во всем этом после строгой сдержанности Портмен-сквер ей видится налет греховности. В одной из дальних комнат в задней части дома были кучей свалены колыбели, детские коляски, лошадки-качалки, чемоданы с детским бельем. Она тронула одну из колясок, та со скрипом качнулась. Энни задумчиво глядит на густую пыль, оставшуюся на ее ладони. Дети? Никто не сказал ей о них, и в доме ничто не указывало на их присутствие. Так откуда же в этой комнате столько пыльных колясок и изъеденных молью детских одеял? Кажется, она первое живое существо, проникшее сюда за многие годы. На большом дорожном сундуке возвышается коробка с куклами. Энни берет одну из них. Глаза куклы резко открываются, и Энни подпрыгивает от неожиданности. Глаза мгновенно захлопываются.

Будут ли у нее когда-нибудь свои дети? Вряд ли. Маловероятно даже, что она вообще может выйти замуж, если останется в услужении. Иногда случалось, что горничная выходила замуж за слугу, с которым вместе работала. Уилкс? Энни вспомнила ногу в сапоге, торчащую из-за сарая, и потянула куклу за ногу. Глаза куклы снова открылись – голубые, словно утреннее небо, и немигающие.

Остальная часть дома выглядит не столь мрачно – столовая, приемная – все как обычно. Справа от гостиной, где Энни впервые увидела миссис Дашелл, обнаруживается длинный коридор, который тоже выглядит так, словно его построили в спешке, поздно спохватившись. Энни проходит по этому коридору, вытянутыми руками касаясь холодных стен слева и справа. В конце коридора она легонько толкает неплотно прикрытую дверь и заглядывает внутрь – стены комнаты от пола до потолка покрыты книгами. Их корешки тянутся рядами, словно разноцветные слои песка по обрывистому берегу. Никогда еще Энни не доводилось видеть столько книг сразу, и конечно, это не шло ни в какое сравнение с небольшой библиотекой настоятеля их прихода на Портмен-сквер. Этот добрый священник никогда не отказывал ей, когда она просила дать ей почитать какую-нибудь из его книг, но в последние, месяцы своей жизни в Лондоне она уже готова была перечитывать его библиотеку по второму разу.