Виктория Холт - Третий Георг

– Действовать надо без промедления, – сказал король. – Мы не имеем права позволить продолжаться этому произволу. Будет еще хуже. Что ты сказал, а?

– Да, нужно действовать, сир, но как?

– У нас есть армия. Мы должны ее использовать. Норт был ошеломлен.

– Стрелять в людей, сир?

– Стрелять, или они разгромят все вокруг.

Лорд Норт пришел в ужас. Он ушел от короля, чтобы посоветоваться со своими министрами.

Георг всегда ненавидевший любое кровопролитие, погрузился в тяжелые размышления. Сам факт, что именно ему придется отдавать солдатам приказ стрелять в своих подданных, вызывал у него отвращение.

Чернь, думал он, это же бедные, обманутые создания. Лишенные разума. Увлеченные кем-то. Но я должен думать о своем городе. Они готовы крушить все на своем пути. Их нужно остановить.

Он не из тех, кто уклоняется от неприятных обязанностей, убеждал себя Георг. Если так нужно, то значит это должно быть сделано, и если, ради спасения остальных, придется убить некоторых его подданных, то он готов отдать такой приказ.

– Надо стрелять, если мирные средства оказались неэффективны, – приказал он. – Во всех домах плотно закрыть двери, их обитатели пусть не высовываются наружу. Солдатам дано право стрелять, не ожидая приказа своих командиров.

Вскоре мятеж был подавлен. Город успокоился. Триста мятежников были убиты; некоторые умерли, перепив ворованного спирта; другие сгорели заживо в пьяном угаре свалившись в огонь, который сами же разожгли. Но с террором было покончено.

Сто девяносто два мятежника были осуждены, двадцать пять из них казнены. А лорд Гордон был доставлен в Тауэр с обвинением в государственной измене.

Король находился в угнетенном состоянии духа. Ведь он отдал приказ стрелять в своих подданных, и многие из них лишились жизни.

Настоятель собора Святого Павла отметил, что король, отдав приказ солдатам стрелять по черни, тем самым спас Лондон и Вестминстер. Так оно и было, но от этого Георгу не стало легче.

Все это жаркое лето он оставался печален, но в сентябре, когда у него родился еще один сын, он воспрял духом. Его назвали Альфредом. Увы, он оказался таким же болезненным, как и Октавий.

– Этому малышу потребуется наша особая забота, а? – спросил король.

– Возможно, у нас их слишком много, – с необычайной смелостью ответила королева, и король удивленно взглянул на нее.

Шарлотта сидела за туалетным столом, пока фрейлины завивали и укладывали ей волосы. Как бы они не старались, ничто не сделает меня красивой, подумала она. Швелленбург стояла в стороне, наблюдая за ними; по существу, всю работу выполняла мисс Паскаль, ставшая теперь миссис Тильке.

Королеве принесли газеты, так как она любила просматривать их в то время, как ей делали прическу. Но сегодня утром она не смогла сосредоточиться на том, что пишут газеты.

Она думала об Альфреде.

Прошлой ночью он выглядел очень плохо, его состояние вызывало у нее большую тревогу, хотя она изо всех сил старалась не показывать этого. Она не хотела волновать остальных детей.

– Теперь мы есть готовый для пудриться, – сказала Швелленбург на своем отвратительном английском, с которым, как была уверена Шарлотта, она вполне могла бы справиться, стоило ей только попытаться.

– Да, конечно, – Шарлотта отложила газету и направилась в свою гардеробную. Пока она была там, пришел король. Он выглядел обезумевшим от горя, и она поняла, что у него какие-то новости об их ребенке. Руки у него дрожали.

– Шарлотта, – сказал он, – наш бедный малыш. Королева отпустила фрейлин, чтобы они могли остаться одни.

– Говори же, что с ним? – спросила она.

– Врачи сказали, что он не сможет прожить даже сегодняшний день.

Она закусила губы, пытаясь сдержать слезы.

– Моя дорогая Шарлотта, – промолвил король, – Альфред – наше дитя, и мы очень любим его, а? Но… у нас есть другие…

Она кивнула, а король взял ее руку, и они долго сидели молча.

Потом они встали и направились в комнату, в которой умирал их сын.

Георг закрылся в своем кабинете. Он уже ничего не мог сделать, только ждать. Он думал о маленьком Альфреде, таком доверчивом, милом ребенке. Невинное дитя, во всем зависящее от своих родителей и еще не научившееся досаждать им.

Принц Уэльский начал уставать от миссис Робинсон, а она создавала ему неприятности. Угрожала ему то тем, то другим. Придется от нее откупиться.

Урок для него, а? Пойдет ему на пользу. Научит его понимать, что из себя представляют подобные женщины. С Ханной никогда такого не было. Она ничего не требовала. Благодарение Богу, он не позволил вовлечь себя в неприятности, подобные тем, в которых оказался принц Уэльский.

Но сейчас его мысли были заняты маленьким Альфредом, которого, хоть и прожил он не так уж много, все успели полюбить, поэтому его смерть будет для них большим горем.

Он сел за стол и написал своему священнику, епископу Вустерскому, потому что сам процесс писания доставлял ему некоторое успокоение.

«Вряд ли вероятно и, no-существу, едва ли возможно, что мой самый младший ребенок переживет сегодняшний день. Я знаю, что Вам известно, насколько доброе и любящее сердце у королевы, и потому уверен, что вы станете тревожиться, пока не узнаете, что в своем горе королева уповает на единственного надежного помощника – веру в Господа.»

Это было правдой. Шарлотта – религиозная женщина, и вера поддержит ее и в этом испытании, и во всех других.

И он тоже должен полагаться на Бога. Он нуждается в помощи. Государственные дела требовали от него огромного напряжения. Георг никогда не забудет тех страшных дней гордоновского мятежа. В прошлом году лорда Гордона судили за измену, но благодаря своему хорошему адвокату, он был оправдан. Слава Богу, что удалось справиться с этим делом, хотя его терзали сомнения, правильно ли он поступил, велев солдатам стрелять в людей. Вот пример того, как всегда нужно выполнять свой долг, сколь неприятен он не был бы.

Семейные заботы тоже угнетали его; он все время ждал, что услышит о какой-нибудь новой выходке принца Уэльского или своих братьев. А теперь еще эта, смертельная по словам врачей, болезнь младшего сына.

Врачи оказались правы. Вскоре после того, как король написал письмо епископу Вустерскому, маленький Альфред скончался.

Король метался по своим покоям. Голова у него раскалывалась, мысли путались.

– Господи, какие бы испытания ты не послал мне, я должен их вынести, – шептал он. – Это правда. Так должно быть.

Но душа его была полна сомнений.

Особую радость доставляли Георгу младшие дети. Он предпочитал не слышать ничего о принце Уэльском, ибо очень разочаровался в этом молодом человеке, который, очевидно, полагал, что наследник трона должен проводить все свое свободное время в боксерских балаганах, на скачках, в игорных домах, в компаниях самых распущенных людей. Вокруг принца образовался новый двор. Этот двор, как утверждали буквально все, был именно таким, каким должен быть королевский двор. Кому нужен этот степенный семейный двор, в котором главную роль играют дети и царит скучный домашний уют? Кому нужна некрасивая маленькая королева, которая редко показывается на глаза и ведет себя совсем не как королева, хотя те, кто прислуживают ей, не могут пожаловаться на нее, разве только на то, что в ведении домашнего хозяйства она экономна до скаредности, и больше похожа на какую-нибудь обедневшую второстепенную леди, а не на королеву Англии. Кому нужен король, который не устраивает балов и банкетов, никогда не выезжает верхом, чтобы, сверкая драгоценностями, показаться своему народу; никогда не дает поводов для сплетен и скандалов, и заставил их немного поволноваться лишь когда несколько лет тому назад заболел, и ходили слухи, что он сошел с ума?