Карин Монк - Пленник

Увы, ничего этого ей, Женевьеве, не доведется узнать.

– Завтра я провожу вас в Инверари, – говорил Хейдон, по-прежнему расхаживая по комнате. – Я должен убедиться, что вы благополучно доехали. Колдуэлл пробудет здесь неделю и только потом вернется в Инвернес, так что нет причин опасаться, что в Инверари обо мне узнают. Как только вы окажетесь дома, я сразу же уеду. Вы скажете, что я отбыл во Францию к Булонэ рассказать, как прошла выставка, и передать его долю выручки. Поскольку я отвечал за демонстрацию работ Булонэ в Шотландии, никто не удивится моему желанию лично рассказать о невероятном успехе выставки. Можете сказать, что после этого я отправлюсь в Англию по коммерческим делам. Создайте впечатление, что я уехал на несколько недель. Через месяц или два можете сказать, что я умер или от болезни, или в результате несчастного случая.

– Нет. – Она покачала головой.

Он взглянул на нее с удивлением:

– Что значит «нет»?

Она отошла от окна и посмотрела ему прямо в глаза.

– Хейдон, вы не должны сопровождать меня в Инверари. Куда бы вы ни собрались ехать, уезжайте сейчас же. Вы не должны из-за меня задерживаться. Я и сама доберусь до дома.

По правде говоря, он был не готов к тому, чтобы покинуть ее столь внезапно. Да, не готов. А дорога в Инверари заняла бы два дня, и он мог бы побыть с ней еще немного. Конечно, два дня – это слишком мало, но все же лучше, чем ничего.

– Но, Женевьева…

– Я сама найму карету, – перебила она. – Людям же скажу, что вы срочно уехали по коммерческим делам бизнеса и что потом вы намерены отправиться во Францию, чтобы повидать своего друга-художника. Вы могли бы прямо сейчас уйти из гостиницы… и исчезнуть. Это лучше, чем идти на риск, возвращаясь вместе со мной.

– В тот же момент, как вы появитесь без меня, вы попадете под подозрение, особенно если кто-то узнает, что вас видели в галерее разговаривающей с маркизом Редмондом, который удивительно похож на вашего мужа. – Хейдон вздохнул, потом опять заговорил: – Женевьева, я не позволю вам так рисковать. Считается, что мы с вами муж и жена, поэтому надо сохранять видимость, понимаете? Ведь люди и так находят странным наш брак. Будет гораздо естественнее, если вы вернетесь из Глазго вместе с мужем. А потом уж я уеду по своим делам.

– Если кто-то услышит от мистера Колдуэлла, что я была на вернисаже в обществе лорда Редмонда, я скажу, что на выставке месье Булонэ я разговаривала со многими людьми и всех не помню. Ведь в рассказе Колдуэлла не будет ничего, что дало бы основание предположить, что маркиз выдавал себя за моего мужа. Скорее всего мистер Колдуэлл действительно поверил, что я замужняя женщина, а мой ревнивый муж где-то меня ждал.

«Может, она и права», – подумал Хейдон. И все же он чувствовал, что не может бросить Женевьеву одну в гостинице. Ведь по дороге из Глазго с ней могло что-нибудь случиться… И черт возьми, он не хотел уезжать, не попрощавшись с детьми! Ему очень хотелось сказать им, что он не по доброй воле уходит от них, а по необходимости.

– Нет, Женевьева, сейчас я не уйду от вас.

Она нахмурилась:

– Неужели вы не понимаете, что сейчас самая лучшая возможность скрыться?

– Не забывайте, Женевьева, что вы миссис Блейк. И если я сегодня скроюсь, то власти непременно зададутся вопросом: что за неотложные дела у вашего мужа, почему он так внезапно исчез? Если я сейчас уйду, то вам придется отвечать на этот вопрос, понимаете? И не надо большого ума, чтобы догадаться: пропавший Максвелл Блейк и сбежавший маркиз Редмонд – одно и то же лицо. Вас арестуют и вынудят признаться, что вы укрывали и защищали меня в течение нескольких недель.

– Что бы они со мной ни сделали, это будет не так ужасно, как то, что они сделают с вами, Хейдон! Вас повесят за преступление, которое вы не совершали!

Женевьева смотрела на него, вскинув подбородок, и в ее карих глазах сверкала ярость. Казалось, она готова была подраться с любым, кто ворвется в комнату и попытается увести его отсюда. В этот момент Женевьева походила на разъяренную львицу, и Хейдон понял, что она сделает все возможное, чтобы его защитить, хотя, конечно же, он недостоин этого. И она постоянно его защищала с того момента, как впервые увидела.

Он приблизился к ней и провел ладонью по ее щеке.

– Я не могу отпустить вас одну, Женевьева. Не хочу, чтобы вы разрушили свою жизнь и жизнь ваших детей ради такого недостойного мерзавца, как я.

– Недостойный?.. Но почему?..

– Вы ничего обо мне не знаете. – Хейдон прижал палец к ее губам. – А если бы узнали, то пожалели бы о том, что спасли меня. Поверьте, Женевьева, я не заслужил того, чтобы вы обо мне так заботились. И вам не следовало освобождать меня из тюрьмы.

Она увидела отчаяние в его голубых глазах и тихо проговорила:

– Вы же сказали, что убили, защищаясь, разве не так?

Он покачал головой:

– Вы не поняли. Я говорю не о тех негодяях, которые на меня напали. Одного их них я убил и, не задумываясь, сделал бы это еще раз. Нет, я говорю совсем о другом…

Его лицо исказила мука, ей было больно даже смотреть на него – она чувствовала его страдания, как свои собственные. Но какое же злодеяние он совершил? Что так терзало его душу? Она не знала ответа на этот вопрос, однако прекрасно понимала: если он так мучается из-за поступка, в котором считает себя виновным, то наверняка это что-то ужасное. И теперь он погибал от сознания своей вины.

– Ничего, Хейдон… – прошептала она, обнимая его за плечи. – Все когда-нибудь забывается.

Хейдон молчал, изумленный своей реакцией на ее прикосновение. Едва лишь руки Женевьевы легли ему на плечи, как в нем пробудилось желание. А Женевьева прижалась к нему и уткнулась щекой в его шею. И она все крепче к нему прижималась, словно хотела впитать в себя его боль и страдание, словно хотела поделиться с ним своей силой. Но он понимал, что не заслуживал ее сочувствия, понимал, что недостоин такой замечательной женщины, как Женевьева.

Однако желание с каждым мгновением усиливалось, и он ничего не мог с этим поделать. Ему хотелось слиться с ней воедино – слиться душой и телом. И еще больше хотелось остаться с ней навсегда – никогда не разлучаться.

Хейдон со стоном впился губами в ее губы, зная, что не сможет остановиться. Зато он точно знал, что проводит Женевьеву домой, а потом уедет. Вернется ли он к ней когда-нибудь? На этот вопрос он не мог ответить, но сейчас это не имело значения, сейчас Женевьева принадлежала ему и только ему.

Подхватив ее на руки, Хейдон шагнул к кровати и уложил ее на постель. И тотчас же губы их слились в страстном поцелуе. Когда же поцелуй прервался, он стал лихорадочно срывать с себя одежду, стремясь избавиться от нее как можно быстрее. Женевьева же, пытаясь помочь ему, принялась расстегивать пуговицы у него на брюках и нечаянно коснулась его восставшей плоти. Тут же забыв о пуговицах, она начала ласкать его, и Хейдон, не выдержав, громко застонал. В следующее мгновение он одним движением сорвал с себя брюки и тут же выпрямился – теперь он стоял перед Женевьевой обнаженный. В ее глазах, устремленных на него, он видел страстное желание, но в них совсем не было стыда – одна лишь пылающая страсть. Да, она хотела, чтобы он накрыл ее, чтобы заполнил собой. Но скоро он уедет, и она снова останется одна, а он… Отбросив эти мысли, Хейдон лег рядом с ней и поцеловал. Затем его пальцы заскользили по шелковым преградам, разделяющим их.