Лора Бекитт - Сильнее смерти

– Такое мне знакомо. Я с детства слышал о том, что рожден для другой жизни. Потом вдруг оказалось, что я недостоин даже того, что имею. И я до сих пор не могу разобраться, в чем моя ошибка и вина. Но я искуплю ее и заодно отомщу за отца, за всех наших воинов! Отомщу, когда убью князя Сабуро!

– Князя Сабуро?! – воскликнула Кэйко. Кэйтаро встал.

– Я не хочу вовлекать вас в это!

– Все равно мне нужно заработать деньги.

– Я заработаю их для вас.

– Господин, – тихо произнесла Кэйко, глядя на него снизу вверх, – если вы убьете князя, вас схватят и казнят. А перед этим станут жестоко пытать.

И тут молодой человек почти что выкрикнул:

– Неужели вы думаете, что я боюсь страданий и смерти!

Кэйко дрожала и задыхалась, ее душили слезы, и грудь вздымалась от неровного дыхания. Женщина с трудом сдерживалась, чтобы не закричать во весь голос. Она не знала, чего в ней сейчас больше – сладостной радости, буйного восторга, мучитель-ной боли или тревожного испуга. Этот юноша никогда не видел своей матери, здешний князь был врагом его отца, и он хотел «отомстить за себя и наших воинов»! Это был Кэйтаро, ее сын!

– Не сын ли вы господина Нагасавы, – пошептала она, пожирая его глазами. – Когда-то давно, еще в юности, я служила здесь, в замке…

– Вот как? Вы жили здесь? – растерянно произнес он. – Что ж, да, я сын князя Нагасавы, во всяком случае, считаю себя им.

По щекам Кэйко текли слезы.

– Что с вами, госпожа? – Кэйтаро ничего не понимал.

– Так, ничего, просто вспомнила…

Многолетнее горе сменилось новым, еще более сильным. Кэйтаро, ее прекрасному ребенку, грозила опасность. Акира, где ты, Акира?! Она забыла о том, что хотела его убить, теперь она нуждалась в нем как в советчике и защитнике. Но Акиры не было. Что она могла сделать? Сказать Кэйтаро: «Я твоя мать»? Поверит ли он? Особенно после того, как она столь неосмотрительно поведала ему о некоторых подробностях своей жизни!

Расплатившись, они вышли из чайного домика и пошли рядом. Кэйко хотелось стиснуть молодого человека в объятиях, ласково гладить его волосы, целовать лицо!

Вопреки ожиданиям их планы не могли осуществиться слишком скоро. К князю Сабуро в самом деле было не подобраться: ни Кэйтаро, ни Кэйко не могли попасть в замок, а если князь куда-то выезжал, его сопровождала многочисленная охрана. Кэйко поступила на службу в чайный домик, а Кэйтаро стойко переносил тяготы жизни простого воина. По ночам женщина видела его во сне, а днем ждала встречи. Молодой человек ее не забывал и по мере возможности заходил повидаться. Кэйко усаживала его на лучшее место и поила чаем, а сама не могла наглядеться на него. Она краснела и бледнела, смущалась и забывала слова и трепетала так, словно была охвачена лихорадкой первой любви.

Он казался ей прекрасным, несравненным, самым лучшим! Кэйко жалела только о том, что Кэйтаро уже не маленький мальчик, трогательно цепляющийся за подол ее кимоно, не ребенок, который всецело зависит от нее и постоянно нуждается в ней, не младенец, что всегда – днем и ночью – у нее на руках, у ее груди.

Хозяин чайного домика был доволен ею. Бойкая, красивая, быстрая, аккуратная, она умела казаться и веселой, и серьезной, и загадочной, и открытой, умела угадывать желания клиентов. Уже в первую неделю службы Кэйко получила множество предложений, но в ее планы не входило завязывать отношения с кем-либо из посетителей, как бы знатны и богаты они ни были. Ее интересовал князь Сабуро.

Она долго ждала счастливого случая и дождалась.

В тот день падал крупный снег; он тут же таял, образуя на дорогах непролазное месиво.

Князь Сабуро ехал по главной улице с отрядом всадников. В это же время дорогу перебегала женщина. Она успела бы пройти, но внезапно ее сандалии заскользили по грязи, и она остановилась, пытаясь сохранить равновесие, между тем как всадники неуклонно приближались.

Один из слуг, не задумываясь, направил на нее своего коня. Какая-то простолюдинка на пути князя – величайшее оскорбление для столь высокой особы!

Женщина не упала на колени, не рванулась в сторону, не закричала, – выпрямившись во весь рост, она бросилась вперед и схватила коня за повод. Перед взорами мужчин мелькнуло ее порозовевшее лицо, упавшая на белый лоб прядь смоляных волос, пылающий взор черных как ночь глаз и чуть приоткрытые алые губы. Эта картина так поразила князя, что он остановился.

Чудом избежавшая смертельной опасности женщина отступила на несколько шагов и поклонилась подобающим случаю образом. Теперь князь видел белую шею и аккуратно свернутый узел волос.

– Кто вы? – властно спросил князь Сабуро. Женщина назвала себя и прибавила:

– Я служу в чайном домике. Не желает ли высочайший господин выпить чаю?

Князь усмехнулся – он был поражен во второй раз. Вести себя в каждый миг жизни так бесстрашно и открыто, будто ты стоишь на пороге смерти, – об этом много говорилось, но никто не ждал ничего подобного от женщины!

Хозяин чайного домика трясся от страха, женщина, напротив, держалась совершенно спокойно. Она кивала с веселой улыбкой и очень толково ответила на вопрос, кто она и как сюда попала.

– Думается, ты будешь полезна в замке, – как бы между делом обронил князь, и судьба Кэйко была решена.

Князь Сабуро жил на широкую ногу, и в замке было много женщин: жены, наложницы, служанки.

Кэйко обладала даром чувствовать себя свободно в любой обстановке и быстро нашла свое место. Она вовсе не стремилась стать первой и лучшей, да и вряд ли это было возможно среди юных и прекрасных женщин. Зато она умела наблюдать. Кэйко держалась незаметно и с тайным внутренним нетерпением ждала своего часа. Она знала: рано или поздно Сабуро вспомнит о ней. И однажды это действительно случилось.

Кэйко вызвали в покои князя; у нее не оставалось времени переодеться или причесаться по-другому, и она пошла в чем была – в украшенном крупными вьюнками голубом кимоно, с серебряным шнуром в низко подвязанных волосах.

Князь Сабуро недавно влез в воду – Кэйко видела только его голову над краем офуро: черные волосы, мощную шею и лоснящееся от влаги лицо. Влажный воздух насыщали ароматы благовоний, отчего было тяжело дышать.

– Иди сюда! – позвал князь. – И лучше разденься, а то намокнешь!

Он произнес это ленивым тоном и в то же время – решительно, с сознанием собственной власти.

А Кэйко не могла размышлять ни о чем, кроме того, как его убить, потому, почти не понимая, что делает, освободилась от одежды и грациозно перешагнула через нее. Кинжал остался в рукаве [41], значит, придется воспользоваться мечом. Меч мужчина, как водится, оставил на полу, у края офуро.

Князь жадно смотрел на обласканное золотым светом тело женщины, движения которого были полны непринужденного изящества, и потому не видел мрачного, упрямого лица, лихорадочно блестящих глаз, плотно сжатых губ.