Лариса Шкатула - Рабыня благородных кровей

Она отвлеклась на желтую юрту и чуть не пропустила самого главного. Теперь ей нужно было заманить к себе мужа. Хотя бы на одну ночь.

К сожалению, нынче это зависит лишь от гадины-Айсылу, но Эталмас знала, чем подкупить дурочку пятую жену!

Курень Тури-хана примерно раз в три месяца переходил с одного участка степи на другой. Лошади и верблюды съедали окрест всю траву. А то, что могло пойти на растопку костров, тоже дочиста собиралось обитателями этого передвижного города.

Кроме хана и его тургаудов, их жен и наложниц, многочисленных рабов и ремесленников, которые тоже были несвободны, так как вывозились нукерами из побежденных стран, здесь жили и сами нукеры — джигиты войска хана.

Лишь только курень обустраивался на новом месте, как они тотчас начинали рыскать по округе в поисках добычи, и, опустошив близлежащие селения, вынуждены были в своих набегах забираться все дальше и дальше.

Время среди колючих трав, пыли и песка текло медленно, но неумолимо.

Уже пятый месяц была Анастасия женой Аваджи. Она попросила мужа раздобыть для неё один-два русских сарафана, что любящий муж не замедлил исполнить.

Привычная одежда надежно скрывала от любопытных взглядов её изменившуюся фигуру. Помогало этому и длинное шелковое покрывало, которое носили восточные женщины.

О том, что жена сотника беременна, знали немногие. Рабыня, которая в первый день купала Анастасию и, бог знает как, догадалась об этом, вторая жена хана, которой рабыня это сообщила, и сам хан.

Аваджи это нисколько не беспокоило, но Анастасия считала: вовсе ни к чему нукерам знать о том, что жена сотника носит чужого ребенка. Не хотела, чтобы смеялись над ним. Даже втихомолку.

Чем больше Анастасия узнавала своего мужа, тем больше проникалась к нему какой-то отчаянной, мучительной любовью. Мучительной от того, что она вдруг осознала: видения посылаются ей недаром. К тому же она стала порой слышать внутри себя голос, повторявший время от времени: "Недолгим будет твое счастье, Настенька, ох, недолгим!"

"Сгинь!" — беззвучно шептала она, если голос начинал звучать в ночи, заставляя её просыпаться с бьющимся сердцем. Она потихоньку мелко крестилась, забывая о новой вере. Сердце её так и не приняло эту веру.

Она не понимала, за что судьба брала её в такой жестокий оборот, словно нарочно до шестнадцати лет продержав в неге и любви, чтобы потом лишать раз за разом самого дорогого и любимого.

Наверное, от отчаяния она стала шептать ею же придуманные заклинания: "Ты не погибнешь, Аваджи! Ты будешь жить долго-долго. Я рожу тебе дочку. Потом сына. И ещё столько сыновей, сколько захочешь!"

Почему именно дочь она хотела родить от Аваджи первой? Может, чтобы таким образом покрепче успеть привязать его к сыну Всеволода? Ведь любовь к сыну и к дочери у мужчин неодинакова.

Она не любила, когда Аваджи уезжал куда-нибудь надолго. Ей казалось, когда она рядом, Аваджи в безопасности от сил зла. Ведь в это время она защищает его своими ночными наговорами, своей любовью. Вдалеке же от неё он беззащитен.

Аваджи тоже беспокоился о жене, зная, что в самое ближайшее время он с тремя тысячами джигитов Тури-хана выступит в составе монгольского войска на Ходжент, посмевший отчаянно сопротивляться завоевателям.

— Голубка моя, — говорил он, нежно поглаживая её живот, — я куплю у хана служанку для тебя.

— Не покидай меня, супруг мой, — плакала Анастасия. — Я могу обойтись без служанки, но как я обойдусь без тебя?!

— Ты же знаешь, — строго укорял он, — я — воин и не могу отказаться от похода, в который пойдет и тот, кто сделал для меня столько хорошего.

— Тури-хан тоже поедет? — удивилась Анастасия.

— Старый барс решил как следует размять свои кости, — посмеивался Аваджи.

Анастасия успокаивала себя тем, что Ходжент и Лебедянь находятся слишком далеко друг от друга. Вчера по её просьбе Аваджи нарисовал палочкой на песке, где находится Ходжент, а где Киев. К сожалению, о таком городе, как Лебедянь, он прежде даже не слыхал. Значит, в этот поход не могло состояться то самое сражение, которое Анастасия видела в своем сне.

— Выкупи у хана Заиру, — попросила она.

— Заиру? — возмутился он. — Ту, что живет в желтой юрте? Чтобы она развлекала тебя разговорами о мужчинах без числа, которые пользовались ею?!

Впервые Анастасия видела мужа по-настоящему разгневанным, и впервые она не уступила ему, не поддалась страху перед последствиями своего заступничества, а только поинтересовалась:

— Разве меня не могли поместить в ту самую желтую юрту? Или Заира сама пожелала спать с твоими нукерами? Как ты можешь презирать женщину за то, что в грязь её бросила жестокая судьба?!

Аваджи тоже не ожидал от своей спокойной кроткой жены такого отпора и понял, почему древний мудрец говорил о том, что познать нрав женщины до конца невозможно. Два чувства боролись в нем: желание оградить Анастасию от порока и нечистых в делах и помыслах людей и справедливость, ему присущая. Он был согласен с женой, что Заира попала в желтую юрту не по своей воле.

Но как объяснить этой глупышке, что пребывание в таком месте для любой женщины все равно что клеймо, выжигаемое на шкуре животного: не зарастет, не смоется!

— Хорошо, — медленно произнес он, — я поговорю с ханом о Заире.

Тури-хан согласился с Аваджи — при женщине, особенно рожающей в первый раз, должна быть рядом служанка. И опять удивился выбору нукера. Заира? Что-то в последнее время юз-баши стал беспокоить его своими неожиданными и странными поступками. А все, чего хан не понимал, он отвергал.

Заира. Никто никогда так и не узнал, почему отослал её от себя Тури-хан. Хорошо, что дикая булгарка умела держать язык за зубами, иначе в один прекрасный день дуру-девку тихонько удавили бы шелковым шнурком…

Происшедшее казалось таким нелепым, что Тури-хан постеснялся бы рассказать о нем даже своим друзьям.

Он до сих пор помнил тот день до мелочей. Булгарка стояла перед ним, смотрела смело в глаза и дерзко кривила губы. Когда он стал срывать с неё одежду, девушка не вздрогнула, не испугалась, а была спокойной и холодной, как каменный идол с гор Тибета.

Он стал раздеваться сам, и тут она увидела его напрягшееся орудие. Посмотрела… и стала хохотать, как стая гиен. Она корчилась, хваталась за живот, показывала на него пальцем…

Тури-хан влепил ей пощечину, но девка все никак не могла угомониться. Светлейший почувствовал, как, к собственному стыду, его покинуло желание. Напрочь. Одевшись, он вызвал к себе нукера Аслана и приказал:

— Забери её отсюда и делай с ней все, что хочешь! Хоть убей, невелика будет потеря.

На другой день к нему пришел Аслан. Хан покривил душой, говоря, что Аваджи — единственный, кто попросил в жены рабыню, побывавшую в его шатре. До него был Аслан.