Лариса Шкатула - Рабыня благородных кровей

Может, потому так ужасна для русских жестокость монголов, что те не понимают слова «родина»? Нет у них других ценностей, кроме золота и серебра, потому и не жалеют, не щадят чужих святынь… Но пока ей придется объяснить понятно для него, оставив настоящее объяснение на потом.

— Я ушла потому, что Тури-хан замыслил против нас с Заирой гнусное злодеяние.

— Разве Аслан этому не мог помешать?

— Хан отослал его в поход сразу после твоего отъезда. Заире пришлось бежать с ним, переодевшись в мужскую одежду. Ехать с ними я не могла. Тогда бы ты никогда меня не нашел.

— Хан хотел сделать вас своими наложницами? — глухо спросил Аваджи.

— Покорными и безответными. Бучек собирался добиться этого с помощью своего знаменитого кнута. А наших детей они договорились продать какому-то купцу.

Аваджи содрогнулся.

— Аллах милосердный и всемогущий! В то время, как я добывал для хана богатства, рискуя головой, он, сидя в безопасности, тепле и сытости, замышлял лишить меня всего, что я имею. Такой малости по сравнению со всеми его богатствами!

— Наверное, потому, что он как раз и завидовал этой самой малости, мягко сказала Анастасия, — потому что, несмотря на все свои богатства, не мог купить себе обыкновенного счастья.

— Но тогда… — Аваджи скрипнул зубами. — Тогда я больше не считаю себя обязанным следовать верности хану! И как только смогу вернуться, я убью его! Без жалости и сожаления.

— Убивать Тури-хана тебе не придется, солнце мое, потому что ни светлейшего, ни его пса Бучека больше нет на свете.

— Прошу тебя, расскажи, как все произошло?

— Как ты себя чувствуешь? — невпопад, как ему показалось, спросила Анастасия.

— Я почти здоров, если не считать слабости во всем теле. Сегодня я даже не смог сам встать. И ещё вот здесь, — Аваджи положил руку на то место, откуда ещё вчера вырывались свист и клекот. — Вот здесь, внутри, будто саднит, будто кто-то пролез ко мне внутрь и все там расцарапал.

— Заживет, — опять со странной легкостью успокоила она его; Аваджи слегка обиделся — неужели его здоровье совсем не волнует жену? — Мне придется уйти ненадолго, а ты постарайся ещё поспать. Здоровый сон — это сейчас все, что тебе нужно.

— Не уходи! — он схватил её за руку, как ребенок, боящийся темноты. Мне кажется, что ты уйдешь и больше не вернешься!

Анастасия улыбнулась.

— И не мечтай! Думаю, тебе придется терпеть меня рядом с собой ещё долгие и долгие годы!

Пирожки с огромного плетеного блюда исчезали один за другим в молодых здоровых глотках.

Днем княгиня Ингрид, подсчитав запасы, хотела было дать укорот сердобольным лебедянским женкам, но в последний момент подумала, что сама подала им в том пример.

К счастью, в городе остались продукты, предназначенные в виде дани от города малого городу великому — одной муки в Лебедяни осталось столько, что ею можно было бы кормить жителей в течение года. Ежели, конечно, им удалось бы столько времени выдерживать осаду монголов.

Напрасно Всеволод думал, что его жена не разбирается ни в чем, кроме хозяйства. Она ещё и знала, что отправленный в Суздаль за подмогой посол обратно не вернулся. Оставалось гадать: перехватили его монголы или великий князь Ярослав не собирается приходить на подмогу своему "младшему брату"! Тогда всем лебедянам в скором времени предстояло погибнуть. Так стоило ли экономить еду, которую, возможно, завтра уже некому будет есть?

Сегодня вечером — лебедянские женки решили готовить для дружинников по очереди — ели пироги боярыни Милонеги. Высокий статный холоп только что принес на плече вторую корзину с пирожками и огромный жбан кваса.

Дружинники намекали Всеволоду, что неплохо бы принести в караульню медовухи.

— Никакой медовухи! — твердо сказал князь. — Выстоим осаду, сам бочку поставлю. И не одну.

Боярский холоп прошел мимо Лозы и Всеволода, обдав их запахом пахучего печеного теста.

— Пора и нам, друже, отведать боярской кухни, — весело проговорил князь и понизил голос, чтобы слышал только Лоза. — А заодно и проверить кое-какие свои мысли… Чей же ты такой будешь?

Всеволод положил руку на плечо холопа и, хотя ничего необычного в этом его жесте не было, почувствовал, как тот дрожит. С чего бы?

— Бо… боярыни Милонеги, батюшка князь!

— Вот уж, глядя на твои плечи, не подумаешь, что ты такой боязливый! подивился Всеволод. — А кличут тебя как?

— Скрыня, батюшка князь!

— А что в жбане, Скрыня?

— Квас, батюшка князь.

— Квас. Неплохо, — князь говорил спокойно, но те, кто его хорошо знал, понимали: Всеволод еле сдерживает гнев. — Посмотри, Лоза, на этих защитничков! Приходи и бери их голыми руками! Почему в караульне посторонние?! Кряж, ты знаешь этого человека?

Старшина дружинников помялся, но ответил:

— Дак он же говорит — холоп боярыни Милонеги.

— А ты сам его знаешь?

— Кто на холопов внимание обращает? Всех запоминать, а воевать когда?

Всеволод по-волчьи оскалился, сжимая рукоятку меча.

— Чужой человек — вы даже не уверены, холоп ли это — входит в караульню, как к себе домой! И всего-то прихватив с собой корзину с пирожками… Кряж!

Тот уже понял, что гнев князя вырос не на пустом месте, не медля подскочил к нему.

— Обыщи-ка этого… разносчика!

Холоп невольно сделал шаг назад и тут же уперся в широкую грудь незаметно пододвинувшегося к нему сзади Лозы. Тот подмигнул князю, и они с двух сторон так плотно прижали к бокам руки Скрыни, что, задумай он шевельнуться, его скрутили бы в момент.

Кряж ловко обыскал смертельно бледного холопа. Под широкими портами Скрыни, у бедра, незаметный при ходьбе, висел плоский обоюдоострый кинжал.

— Видал? — князь по-мальчишески ткнул в бок бывшего воспитателя. Голова — это тебе не кочан капусты, ею думать надо!.. А я уж боялся, из моих людей кто на худое решился.

— Батюшка князь! — возмущенно выкрикнул Кряж.

— Каюсь, старшина, каюсь! И мне таковые мысли дорого дались, а оно вон что…

— Шибко-то руками не размахивай! — вполголоса буркнул Всеволоду Лоза. — Сей кинжал, мнится мне, ещё не все.

— Он на себе ещё что-то прячет?

— На нем более ничего нет, — обиженно заметил Кряж. — Хоть всю одежонку скиньте!

— О чем ты подумал, разъясни нам, конюший, — привычно обратился князь.

— Сам помысли — не собирался же он одним кинжалом всех твоих дозорных убрать.

— Квас! — от волнения высоким голосом выкрикнул мечник Сметюха.

— Вы просили у Милонеги кваса? — спросил у дружинников Всеволод.

— Не просили, — ответил за всех Глина. — Дозволь мне, князь, слово молвить. Коли помнишь, у меня прежде такая работа была — за холопами следить. У боярыни Милонеги частенько в усадьбе бывал, а сего холопа не припомню. Уж такого-то молодца я бы заметил.