Стефани Блэйк - Живу тобой одной

В школе Найтсвилла прибавилось шесть комнат, и теперь в каждом классе, с первого по шестой, имелся свой учитель. Однако канализации по-прежнему не было. Только построили большую уборную на склоне холма. Хэм Найт числился лучшим учеником в школе Клинтона. От матери, вместе с непокорными черными волосами и бледно-голубыми глазами, он унаследовал любовь к книгам и страсть к учебе.

Хэм посмотрел на отца.

– Да, именно это я и сказал. Занятия заканчиваются через неделю. – Нат запустил толстые пальцы в бороду. – Я имею в виду другое. После этого семестра ты простишься со школой навсегда.

Хэм вскочил со стула.

– Ну, нет! Почему я должен бросать школу, па? До окончания остался всего один год.

– И вы с матерью что-то говорили про колледж?

– Это было мамино желание. И что в этом плохого?

– Ну вот, я же говорю! – Нат развел огромными руками. – Все зависит от того, как посмотреть, сын. Твоя мать никогда не видела вещи в их настоящем свете. Для кого-то, может, колледж и хорош, но не для тебя, Хэм.

– Но почему?

В глазах парня сверкали искры, как лучи солнца на воде.

– Потому что твоя судьба, твое предназначение здесь, в этом поселке, который носит твое имя. Найтсвилл принадлежит тебе, Хэм, со всем, что в нем есть. Во всяком случае, будет принадлежать тебе после моей смерти. Каменоломня, ферма, земля – это все твое.

– Ошибаешься, – с горечью произнес Хэм, – мне ничего здесь не принадлежит. Я. принадлежу всему этому. Так же как и ты, и мама, и… – Он запнулся под гневным взглядом отца.

– Интересно ты понимаешь ответственность, сын… На тебе, так же как и на мне, лежит ответственность перед этим поселком, который Найты воздвигли в лесной глуши.

В этом доме не понимают никаких доводов, кроме одного, подумал Хэм. Семейной традиции. Он сделал попытку добиться от отца хотя бы одной-единственной уступки.

– Позволь мне только закончить школу, па. Пожалуйста! Остался всего один год. Я же тебе здесь не так уж и нужен. Ты можешь нанять кого угодно и на ферму, и в каменоломню.

Нат опустил руки на плечи сына, глядя ему прямо в глаза.

– Хэм, ты мне здесь нужен не для того, чтобы экономить деньги на рабочих. Деньги тут вообще ни при чем. Взгляни на меня, сын. Мне семьдесят один год. Сколько я еще буду в состоянии управлять имением? Десять лет или десять дней? Кто может его знать? Ты нужен мне здесь, чтобы научиться управлять. Дел у нас по горло, поэтому сейчас не время для школьных занятий. Они годятся для тех, кто собирается стать юристом, банкиром или врачом. Если ты любишь читать книги – пожалуйста, можешь заниматься этим на досуге. В воскресенье, например. Но то, что носит наше имя, должно быть у тебя на первом месте. Ты меня понимаешь, сын?

Рослый и сильный, Хэм ощущал отцовские руки как каменные глыбы на своих плечах. Ему показалось, что, если он сейчас же не скинет эти руки, они его раздавят. Останется лишь мокрое пятно на дубовом полу.

– Я сделаю, как ты скажешь, па.

– Вот и молодец!

Старый Найт снял руки с плеч сына, радостно потер ладони. Послышался звук, напоминавший скрежет наждачной бумаги.

– Ну что ж, ты сделал один шаг на пути взрослого мужчины. За ним должен последовать второй. Выпей со мной, Хэм.

Ратификация Восемнадцатой поправки к Конституции, запрещавшей производство и продажу спиртных напитков на территории Соединенных Штатов, [3]в Найтсвилле произвела гораздо меньше шума, чем за пределами страны. Местные жители практически никогда не покупали крепкие напитки в магазинах, довольствуясь самодельным яблочным сидром и кукурузным виски, составлявшими гордость многих поколений.

Хэм нехотя последовал за отцом на кухню. Железные поверхности старинной кухонной плиты, всегда блестевшие, как хорошо начищенный оружейный металл, сейчас были тусклыми от пыли и грязи. Много дней здесь никто не убирал.

– Нам придется завести экономку, – сказал Нат.

Он принес из буфетной бутыль с сидром и два стакана. Наполнил их наполовину.

Хэм поднял свой стакан без всякого энтузиазма. Вкус яблочного сидра, зеленого, как скипидар, вызвал в его памяти горький вкус рвоты: несколько раз они с ребятами пробовали сидр за амбаром, тайком от отца.

Нат произнес напыщенный тост:

– За упокой души моей дорогой жены и за будущее моего единственного, горячо любимого сына.

Хэм в смущении отвел глаза, посмотрел в окно, туда, где виднелось кладбище. Резко поставил стакан на стол, даже не пригубив его, и с удивлением воскликнул:

– Па, она опять там, эта девушка!

Найт обернулся к окну.

– Черт меня побери!

Ругательство, неожиданно прозвучавшее из уст отца, немало удивило Хэма. Обычно Найт неукоснительно следовал всем предписаниям Библии и никогда не нарушал ни одной из ее заповедей. Одно лишь упоминание Господа всуе он считал едва ли не тяжким преступлением. Он никогда не богохульствовал. По-видимому, потрясение оказалось слишком велико. Непонятно почему, Хэм тоже нервничал.

Светловолосая незнакомка, которую он впервые увидел в день похорон матери у могилы Тома Хилла, сидела на мраморном памятнике Сайрусу Найту и его жене. Сидела, свесив длинные стройные ноги, перелистывая страницы какой-то толстой книжки.

Нат одним глотком допил сидр, швырнул стакан в угол кухни. Сверкающие осколки хрусталя заблестели на полу, как кусочки льда. Он поднялся на ноги, тяжелыми шагами направился к задней двери.

– Давай-ка разберемся с этой паршивкой, сын.

Хэм, спотыкаясь, последовал за отцом через двор, к кладбищу. Перешагнул через невысокую живую изгородь, отделявшую кладбище от остальных владений Найтов.

Девушка их заметила. Хэм отчаянно надеялся, что она убежит, но она не двинулась с места. Лишь захлопнула свою книгу и смотрела на них с улыбкой, открывавшей маленькие, белые, не очень ровные зубы. Пряди ее длинных светлых волос трепетали на ветру, временами закрывая лицо.

Когда Нат перешагнул через низкую металлическую ограду, девушка грациозно поднялась с места. На секунду ее короткая юбка поднялась еще выше на бедрах.

– Добрый день, – произнесла она низким, несвойственным женщинам здешних мест голосом.

Она стояла очень прямо, прижимая к себе большую книгу. От этого грудь ее еще резче выделялась под вязаным шерстяным платьем, вселяя в Хэма почти благоговейный ужас. В последнее время он часто видел нечто подобное в своих постыдных снах, однако никак не ожидал увидеть наяву. Сейчас он боялся, что собственное тело его выдаст. С пылающим лицом он перевел взгляд на свежую могилу матери, вернулся к мучительным мыслям о том, что это дорогое существо лежит сейчас под землей, заключенное в клетку гроба, обреченное на гниение. Эти мысли оказались мощным противоядием против порывов живой плоти, которые в последнее время мучили его все чаще и сильнее.