Евгения Марлитт - Вторая жена

Герцогиня замедлила шаг, точно темное облако спустилось над ее сияющим лицом, а красиво очерченные брови нахмурились. Белое, затканное серебром платье, блестевшее, подобно лунному лучу, среди разноцветных платьев, казалось, изумило ее; она, по-видимому, разделяла всеобщее удивление по случаю появления молодой женщины на сегодняшнем вечере; но она быстро овладела собой и пошла вперед, благосклонно кланяясь на обе стороны, отличила особенным вниманием гофмаршала, которого так давно не было видно при дворе, милостиво протянув ему для поцелуя руку и сказав короткое приветствие; медленно проходя мимо длинного ряда приглашенных, она каждого осчастливила ласковым словом. Осыпанный бриллиантами веер ее сверкал разноцветными огнями, палевый газ, покрывавший атласное платье, походил на облако, освещенное золотистыми лучами солнца. Наконец она остановилась перед Лианой.

— Что я вижу! Мы думали, что ученая отшельница Шенверта питает отвращение к общественным удовольствиям, а потому и не решились послать вам личного приглашения на наш музыкальный вечер, — сказала она холодно и как бы извиняясь, что молодая женщина не получила отдельного приглашения.

Лиана вспыхнула и посмотрела на мужа; но Майнау, казалось, не замечал досадливого чувства герцогини, заставившего ее быть не совсем деликатной.

— Ваше высочество, ввиду предстоящего продолжительного путешествия можно допустить исключение, — сказал он своим обычным, пропитанным насмешкою тоном. — Я потому предложил сегодня баронессе сопровождать меня, что мы через несколько дней уезжаем.

— В самом деле, барон Майнау? — воскликнула герцогиня с радостным изумлением. — Это путешествие на Восток, подобно лихорадке, волнует вашу кровь. Мне кажется, вы не отложили бы его даже и тогда, если бы вся вселенная стояла в огне… Хорошо же! Придет время, когда вы устанете путешествовать и возвратитесь к нам, может быть, более обходительным, чем теперь.

Лицо ее преобразилось; она услышала подтверждение, что страстно желаемая ею катастрофа неминуемо последует через несколько дней, но вместе с тем ее возмутили гордое спокойствие и уверенность, с которыми эта молодая женщина стояла рядом с Майнау. Разве не готовилась она ехать к себе домой и оставить Шенверт навсегда? Однако ей даже и в голову не приходило отнять свою руку, которая, как бы по неотъемлемому праву, продолжала лежать на его руке.

— Вы будете рады снова увидеть ваш тихий Рюдисдорф? — спросила она, бросив косвенный враждебный взгляд на ненавистную руку молодой женщины.

— Я отложила свою поездку в Рюдисдорф, ваше высочество, — со смущением возразила Лиана: ей тяжело было выговорить это, но нельзя было не ответить на прямой вопрос.

Герцогиня невольно отступила; грациозно поднятая рука ее, державшая веер, бессильно опустилась и скользнула вниз по атласному платью.

— Как! Вы остаетесь? — И ироническая улыбка мелькнула на ее побледневших губах. — А, понимаю! Вы так великодушны, что не хотите покидать нашего доброго гофмаршала, — прибавила она быстро, благосклонно кивнув головой подошедшему гофмаршалу.

Несмотря на громкий разговор в зале, он с напряженным вниманием ловил каждое слово.

— Осмелюсь заявить вашему высочеству, что ваш старый, верный гофмаршал не принимал никакого участия в этих решениях, — пояснил он, торжественно приложив руку к сердцу.

— Это правда: дядя ничего не знает о моих намерениях, — подтвердил Майнау совершенно спокойно и довольно громко; казалось, он говорил с окружающими, а не с герцогинею. — Как бы ни желал я оставить его в верных, заботливых руках, но в этом случае я сам себе ближе всех. Я не могу решиться на разлуку с женою, и она, по своей бесконечной доброте, согласилась ехать со мною.

Это было сказано так самостоятельно, так серьезно, как будто эти уста никогда не открывались для оскорбительных насмешек, как будто он никогда безжалостно не предавал стоявшей рядом с ним стройной, молчаливой молодой женщины пересудам и злоречию беспощадных языков. Герцогиня начала вдруг поспешно обмахиваться веером, как будто в зале стало невыносимо душно.

— Опять новый каприз, барон Майнау? — спросила она, напрасно стараясь придать своему голосу тон веселой насмешки. — До сих пор вы ревниво устраняли все, что могло хоть сколько-нибудь затмить личность интересного путешественника, — вы один хотели быть сказочным принцем… И вдруг появление возле вас современной леди Стенхоуп! Недурно! Это возбудит громадное волнение и толки в свете.

— Ненадолго, ваше высочество, — сказал Майнау, спокойно улыбаясь, — потому что я еду не на Восток с моей леди Стенхоуп, но в мое уединенное имение Бланкано во Франции.

Герцогиня отвернулась и подала знак к началу концерта. Те, которые знали ее ближе, трепетали.

С этими неестественно широко открытыми глазами, мертвенно-бледным лицом, выдвинутым подбородком она не знала ни милости, ни пощады.

Придворный оркестр играл мастерски, примадонна пела увлекательно, и герцогиня сама подала сигнал к аплодисментам, а во время антрактов осыпала иностранную певицу знаками своего благоволения. Все шло, по-видимому, так ровно, так непринужденно; все требования этикета исполнялись так строго, что Лиана думала, что только ее одну мучит смертельная тревога, заставляющая болезненно биться ее сердце. Она не могла без страха смотреть на медузин профиль герцогини. Там, среди группы офицеров, сидели резко выделявшиеся своими блестящими парадными мундирами две черные фигуры: то были гофмаршал и придворный священник. Лиана по выражению лица гофмаршала ясно поняла, о чем именно он с таким страстным волнением шептал своему соседу, и с гневом отвела глаза в другую сторону. Священник, не стесняясь, смотрел на нее и с таким демоническим выражением лица, как будто мысленно повторял ужасные слова: «Я буду все выносить, молча и терпеливо, и вы не освободитесь от меня никогда…» Но теперь она больше не боялась его. Человек, стоявший возле ее кресла, скрестив руки и прислонясь к стене, охранял ее; он был достаточно силен и телом и духом, чтобы раздавить ехидну, которая старалась разрушить его семейное счастье… Если бы только скорее покинуть этот зал и этих нарядных людей! Но час освобождения еще не пробил.

Невероятное известие, что Майнау хочет переселиться со своей молодой женой во Францию, подобно лозунгу, переходило из уст в уста, и после концерта масса любопытных окружила его, чтобы услышать подтверждение этого факта от него самого. Затем на долю Майнау выпало счастье открыть с герцогинею бал.

— Проводите меня, пожалуйста, в соседний зал, — приказала она, прерывая вальс. — Здесь слишком светло и многолюдно! Настоящая тропическая жара.