Виктория Холт - Вечный любовник

– Я убит! Монах! Монах! – и рухнул на пол. Вбежало несколько слуг. Увидев, что случилось, один из них выхватил шпагу и пронзил ею монаха, который отрешенно смотрел на окровавленное тело короля Франции.

Жан Клеман умер на месте, будучи уверенным, что его грех теперь искуплен. Но король еще был жив.

Слуги подняли его, положили на диван.

– Друзья мои, я умираю, – промолвил Генрих III, – у меня осталось совсем немного времени. Приведите ко мне короля Наварры. Прошу вас, поторопитесь… я быстро слабею.

Король Наварры, с двадцатью пятью приближенными, поспешил к постели умирающего короля Франции, который ко времени его прибытия уже едва дышал.

Когда Генрих III увидел Наваррского, уголки его рта вздрогнули и он прошептал:

– Ты пришел, мой брат.

– Я здесь, – подтвердил тот.

– Подойди ко мне поближе. Я плохо тебя вижу. Не могу расслышать, что ты говоришь. Наваррский, ты здесь?

– Здесь.

– Я умираю, Наваррский. Это конец Генриха III. Меня убил сумасшедший монах. Мой брат-еретик, смени веру. Смени ее по двум причинам: твоя душа спасется и твоя земная судьба будет другой.

Наваррский склонил голову, но ничего не ответил. Тогда король Франции сказал всем, кто был рядом и смотрел, как он умирает:

– Друзья мои, король Наварры – наследник французского трона. Когда я умру, он станет вашим королем. Служите ему верно.

Король Франции был жив еще несколько часов и умер на рассвете следующего дня.

Генриха Наваррского подняли с постели, чтобы он пришел к ложу умирающего шурина, но когда он подходил к дому, где лежал Генрих III, стражники упали перед ним на колени и приветствовали его криками:

– Виват король! Виват Генрих IV!

Король Франции! Генрих ликовал, но понимал, что ему не до торжеств.

Он воевал с Лигой, был гугенотом и в момент своего воцарения осаждал Париж – город, объявивший, что никогда не примет короля-гугенота.

Генрих выехал из Медона и прибыл в лагерь католиков в Сен-Клу. Это был один из самых важных дней в его жизни. По дороге из одного лагеря в другой он думал о том, какой прием его ждет, потому что от этого зависело очень многое.

В Сен-Клу его встретили главные полководцы последнего короля – маршал д'Омон, д'Юмьер и де Живри. Они встали перед ним на колени, и у Генриха полегчало на душе.

– Сир, – обратился к нему Живри, – вы король смелых людей. Никто из нас, кроме трусов, вас не оставит.

– Благодарю вас, – ответил Генрих.

Другие оказались менее приветливыми и выбрали полномочного представителя Франсуа д'О, который явился к новому королю и попросил разрешения с ним побеседовать.

– Сир, – сказал он, – настало время вам выбрать между маленькой Наваррой и троном большой Франции.

– Мне незачем выбирать, – ответил Генрих. – Я являюсь королем Наварры и по праву унаследовал французскую корону.

– Сир, – продолжил д'О, – для того чтобы вас приняли как короля Франции, вам необходимо отказаться от гугенотской веры.

– Дружище, – усмехнулся король, – никто из моих подданных не вправе оказывать влияние на мои решения. Мне нужно время, чтобы все обдумать. Те, кто захочет мне служить, могут это сделать. Тех, кто не захочет, я буду считать моими врагами.

Он уехал из Сен-Клу и вернулся в Медон, чтобы обдумать сложившуюся ситуацию.

Положение было не из приятных. Требовались прозорливость и точный расчет, которыми Генрих, однако, обладал.

Он решил, что даст обещание изучить католическое учение, на что потребует некоторого времени, а также оставить на должностях военачальников-католиков и занимающих высокие посты чиновников, никого не увольнять за религиозные убеждения.

Однако войти в Париж он пока не мог, приходилось ждать. Поэтому, отправив тело умершего короля в Компьен, Генрих уехал в Нормандию, надеясь, что королева Елизавета пришлет ему помощь из Англии. Но вместо этого против него выступил герцог де Майенн.

Париж волновался. Мадам де Монпансье расхаживала по улицам, заявляя, что ее брат, герцог де Майенн, скоро привезет человека, который именует себя новым королем, только въедет он в город не как коронованный повелитель, а как побежденный выскочка.

Наваррский понимал, что его положение отчаянное. Но именно в таких ситуациях он обычно проявлял подлинное величие. У него был талант военачальника, который он использовал при крайней необходимости. И теперь такая необходимость настала.

В Париже его хотели увидеть, чтобы облить презрением; в городе распевали про него насмешливые частушки, а подстрекали к этому неистовая герцогиня и ее дружки.

– Генрих IV будет править не больше недели, – обещала она. – А потом, мои друзья, мы возведем на трон настоящего короля Франции.

Генрих был прижат к морю и сражался как никогда прежде. Воины верили ему, потому что он сам был грубым солдатом, часто немытым и неухоженным, одним из них, и в то же время его блестящий ум не давал им забывать, что он истинный король и вождь. Перед боем Генрих им говорил:

– Господь на нашей стороне, а его враги с Майенном. – Он прикрепил на шлем большой белый плюмаж, который был хорошо виден, и этот смелый поступок придал еще больше храбрости его воинам. А Генрих повторял: – Если наши знамена падут, мои друзья, держитесь белого плюмажа. Его вы не потеряете из виду. Запомните это. Он приведет вас к победе… и к славе…

Парижане напрасно ждали, что пленного короля с позором проведут по улицам. Он не потерпел поражения, а, наоборот, разбил у Арка, неподалеку от Дьеппа, герцога Майенна.

Но успех в одном сражении не означает победы в войне. Майенн был повержен, ему надо было пополнить свою армию, но в этом же нуждался и Генрих.

Когда пришла зима, Генрих начал наступление на Париж, понимая, что никогда не станет настоящим королем Франции, если столица не будет его. И хотя в пригородах ему сопутствовал успех, Париж перед ним не склонился.

Генрих продолжал писать Корисанде, но все реже и реже, а сами письма становились все менее и менее страстными. Писал он и сестре.

Когда Генрих в последний раз видел Корисанду, та сильно располнела. Она родила ему двух детей, он по-прежнему хорошо к ней относился, но уже не желал ее так сильно, как раньше.

Оказавшись рядом с Парижем, Генрих зашел в один из монастырей и соблазнил там монахиню. Это не было сильным чувством, но доставило ему удовольствие. Он был благодарен Екатерине де Верден и обещал при первой возможности сделать ее настоятельницей. Встреча с ней положила начало его неверности. Теперь он сам удивлялся, отчего так долго оставался верен одной женщине.

Корисанда в Нераке с нетерпением ждала от него вестей. Она понимала, как ненадежно ее положение королевской любовницы, и чувствовала, что теряет власть над ним, хотя их связь была такой долгой, что хотелось надеяться на ее продолжение.