Андреа Кейн - Кража

Один. Один с Ноэль. Он разложил три последних наброска на полу, пытаясь решить, который ему нравится больше, На первом Ноэль была изображена сидящей на стуле, задрапированной в какую-то ткань, на втором — распростертой на полу, на ковре, на третьем нежилась в постели. В его постели! На всех трех набросках она была представлена обнаженной — ее сверкающая белизной кожа и совершенной формы грудь сводили его с ума. А синева бездонных глаз уводила куда-то в волшебный мир счастья. Он с трудом преодолевал искушение приготовить палитру и начать писать ее портрет тотчас же. Но он подавил желание творить, подобно эротическому желанию. Он сегодня потратил столько сил, создавая ее образ, а потом любуясь ею, что ему казалось, будто акт любви уже совершен.

Ночь сгустилась над Саутгемптоном. Коляска проехала по широкой круговой подъездной аллее и остановилась.

Дафни подняла голову от страниц романа, который она читала, и выглянула из окна зеленой гостиной. Затем повернулась к мужу, который сидел в кресле, записывал новые статьи приходов и расходов в толстую тетрадь в кожаном переплете.

— Наконец-то! — воскликнула она, вставая с кушетки. Пирс поднял голову, еще не понимая смысла ее реплики.

— Наконец наш сын здесь. А я все гадала, когда же он приедет в Маркхем. Дорогой, он приехал повидаться с тобой. — Она подошла к Пирсу и присела на подлокотник его кресла. Пирс медленно закрыл свою тетрадь, отложил в сторону.

— Ты думаешь, он приехал из-за Ноэль?

— Конечно! — вздохнула Дафни, беря Пирса за руку — их пальцы переплелись в нежном пожатии. — Я помню, как мучительно ты принимал это решение. Все события должны проделать полный круг, полный цикл! Почему и хорошее, и плохое должно повторяться? Почему родители не могут избавить детей от боли, которую уже пережили сами?

— Потому что, только претерпев эту боль, дети могут в полной мере испытать радость, — ответил Пирс, поднося к губам их сплетенные руки и целуя кончики пальцев Дафни. — Не волнуйся, Снежинка. То, что Эшфорд здесь, означает одно, он знает, чего хочет.

— Помоги ему обрести это, — нежно обратилась к нему Дафни. — Помоги ему получить то, что есть у нас с тобой.

— Считай, что я это сделал. — Глаза Пирса потемнели от нахлынувших чувств.

Наклонившись вперед, Дафни нежно прикоснулась губами к губам мужа.

— Мне не важно, сколько лет прошло, — прошептала она. — Ты так же умеешь выполнять мои просьбы и удовлетворять желания.

Она уже была на полдороги к двери, когда вошел Эшфорд.

— Привет, мама, — сказал он с усталой улыбкой.

— Ты выглядишь измученным. Ты ел? — Дафни поцеловала сына в щеку.

— Теперь, когда ты спросила, понял, что нет, — Он провел рукой по волосам матери. — Не ел, по крайней мере с .полудня.

— Сейчас распоряжусь, чтобы принесли поднос с едой. Садись, отдохни и поговори с отцом. — Она продолжила свой путь к двери.

— Мама…

Дафни остановилась в дверях. — Ты не хочешь спросить меня, почему я здесь?

Она ответила ему проникновенной улыбкой:

— Нет. — И закрыла за собой дверь. Эшфорд не менее минуты созерцал закрытую дверь, потом повернулся к отцу:

— Я так понимаю, что вы меня ожидали?

— Твоя мать уже давно ждет тебя. — Пирс улыбнулся и жестом пригласил сына сесть. — Она удивительная женщина.

Эшфорд присел на край дивана, охватив колени руками и глядя в глаза отцу.

— Не желаешь ли сначала обсудить, что нам удалось расследовать? — спросил Пирс, закидывая ногу за ногу. — Или мы отложим обсуждение этого вопроса на потом, а сначала обсудим главную причину твоего появления у нас?

— Лучше так и сделаем.

Глубоко вздохнув, Эшфорд пустился в обсуждение своих затруднений, не теряя времени на частности и не отвлекаясь.

— Я был решителен с рождения, отличался ясностью ума и не сворачивал с пути, с тех пор, как научился ползать. Так почему, черт возьми, я должен спасовать теперь?

— Потому что теперь ты влюблен, — ответил Пирс, столь же честный и прямолинейный, как его сын. Эшфорд кивнул и вздохнул с облегчением:

— Это я знаю и сам. Но все прочее вдруг изменилось и пришло в хаотическое состояние.

— Повторяю: все дело в том, что ты влюблен. — Пирс встал, налил два бокала бренди, один из которых протянул Эшфорду. Занятый вроде бы только напитком, задумчиво помешивая его в бокале, он говорил: — Мое дело, разумеется, занимает большое место в моей жизни, Эшфорд. Но ты, твои братья и сестры и, конечно, в первую очередь твоя дорогая мать, моя бесценная жена, — это вся моя жизнь. Я все еще живо помню момент, когда я осознал это, и чувства эти органично вошли в мою кровь и плоть навсегда.

Пирс поднял голову и проникновенно посмотрел на сына.

— Это случилось тогда, когда твоя мать приложила мою ладонь к своему животу и сказала, что я стану отцом. Незабываемый момент… Это случилось следом за самой ужасной ночью в моей жизни: ночью твоя мать привезла меня домой после ограбления с пулей, засевшей в плече. Потом она забрала у меня оловянную кружку с деньгами и отвезла по назначению. Ради моего дела она рисковала не только репутацией, но и свободой. Подобно пуле, сразившей меня, вдруг пронзила мысль: еще немного, и я мог бы потерять все — жену, свое будущее и жизнь, которая только зарождалась и о которой должен я был заботиться не меньше, чем о своем деле.

Пирс тяжело сглотнул слюну, взволнованный своими воспоминаниями.

— Знаешь, Эшфорд, в ту ночь я впервые понял, что человек, который любит удивительную женщину и любим ею, имеет приоритет перед неким анонимным рыцарем, взявшимся устанавливать равенство и добиваться справедливости, защищая угнетенных и нуждающихся. И тогда я принял решение — ни разу за все эти годы я не пожалел о нем. Никогда…

Эшфорд, глотая обжигающий напиток, впитывал слова отца.

— Понимаю, та ночь стала для тебя поворотным моментом. Но перед этим… я даже не представляю себе, как ты совсем этим справлялся? Рвался на части?

— Да, с той самой минуты, как встретил твою мать. Я очень страдал. До того, как она вошла в мою жизнь, мною руководили гнев, чувство мести и боль от незаживающих душевных ран. Дафни придала новый смысл моей жизни. Я и не подозревал, что это возможно — заботиться не обо всех, а об одной, о единственной женщине, которая нуждалась во мне, любила меня и кому я отвечал самой нежной любовью. Возник конфликт: моя собственная жизнь — против жизни, которую я обязан посвятить другим. Нечто похожее испытываешь и ты…

— У тебя все было серьезнее, — думал вслух Эшфорд. — Я не испытал жизни в работном доме. Мне не приходилось воровать, чтобы не умереть с голоду. Я никогда не жил в мире, лишенном любви, полном опасностей. Тебе же довелось все это испытать.

— Верно, — согласился Пирс, усаживаясь на диван рядом с сыном. — Ты вырос, окруженный любовью и заботой. В своей жизни ты не испытал такой горечи, как я. Тебе незнакомо было чувство мести — всем и вся. И решение тебе принять намного легче. Дело усложняет лишь одно обстоятельство, то есть я. Но ты не должен так думать, Эшфорд. Если ты полагаешь, что я хотел бы для тебя прежней жизни, то прости, но ты — глупец. Эшфорд поднял на отца изумленные глаза. — Ты удивлен? — спросил Пирс. — И зря. Я вырос бездомным и одиноким, без единого пенни в кармане. А в тот день, когда твоя мать сказала мне, что носит под сердцем дитя, я поклялся, что мои дети никогда не будут страдать от одиночества и голода, что у них всегда будет надежное пристанище и всегда они будут окружены любовью. Мне было уже за тридцать, когда я узнал, что это за бесценный дар — любовь, что она необходима так же, как пища и кров. И что, как ничто другое, она наполняет душу и сердце. Я хотел бы, чтобы это поняли и все мои дети. Горло Эшфорда перехватил спазм.