Александра Девиль - Перстень Дарины

— Я не могу быть Антоном, — вздохнул Фьяманджело. — Разве он был таким, как я? Ведь ты любила его как брата, когда сама еще была девочкой. Меня же в эту ночь ты любила так, как настоящая женщина любит настоящего мужчину.

— Верно… — Дарина растерялась и почувствовала, что горячий румянец заливает ей щеки. — Я и не думала, что на свете бывают мужчины, подобные тебе… Но если ты не Антон, то кто же тогда? Если б у него был брат-близнец, боярыня Ксения мне бы сказала. Неужели она могла скрыть?.. Кажется, недаром Зиновий намекал мне, что один из наследников боярыни жив. Наверное, увидев тебя в Суроже, он догадался, чей ты сын.

— Почему же он сказал об этом тебе, а не самой боярыне?

— Он и мне бы не намекнул, если б не хотел пригрозить. Негодяй звал меня замуж, а я отказывалась, говорила, что хочу остаться с Ксенией. Тогда он заявил: «Не думай, что ты у боярыни единственная наследница. Я вот скажу слово — и объявится ее сын-наследник, а тебя отправят в монастырь».

— И давно это было?

— Да уж больше четырех лет прошло.

— И что же, Зиновий все эти годы молчал обо мне?

— Молчал, потому что покойники не говорят. Зиновия убили в тот же день, когда у нас с ним был тот памятный разговор.

— А кто убил?

— Это долгая история. Карп, мой покойный муж, служил татарам и однажды привез от них ларец с золотыми монетами. А Зиновий подсмотрел, где боярин хранит свой клад. И вот в день, когда на Карпа напали княжеские ратники, чтобы взять его под стражу, Зиновий выкрал золото из ларца и бежал в Киев, где вскоре стал богатым купцом. Но другие приспешники Карпа узнали — да не без моей помощи — кто прикарманил золото, которое они хотели разделить между собой. Вот эти-то разбойники и порешили Зиновия.

— И среди подобных опасностей вам с боярыней Ксенией приходилось жить? Какже две беззащитные женщины это вынесли?

— О, ты еще не обо всех опасностях знаешь, — сказала Дарина с оттенком невольной гордости. — Но, правда, не всегда мы были беззащитны. Князь Даниил поставил в селах своих урядников. В округе Меджибожа княжеским урядником был воевода Лукьян Всеславич, и при нем-то мы чувствовали себя почти в безопасности. Однажды он выручил нас из беды, спас мне жизнь, и я вышла за него замуж.

— Ты любила его?

— Нет, я стала его женой из благодарности. Лукьян Всеславич был пожилым вдовцом, человеком строгим и сдержанным, и я не чувствовала к нему ничего, кроме уважения. А потом он погиб в бою с татарами.

— Зиновий рассказывал про какого-то Назара. Уж он-то, наверное, был бравый молодец, не чета пожилому воеводе?

— Назар был грубоватый, самоуверенный простолюдин, и я не чувствовала к нему ни дружбы, ни уважения. Если б мы с ним долго были рядом, я бы, может, и полюбила его, но лишь телом, а не душой. Для истинной любви этого мало.

— Где же теперь Назар?

— Он тоже погиб. Сказать по правде, я стала бояться, что приношу несчастье. Ведь Антон, Карп, Назар и Лукьян — все погибли. Боже мой!.. — Дарина вдруг испуганно посмотрела на Фьяманджело и схватила его за руки. — Но если ты не Антон, а брат его, то и тебе грозит беда! Я не должна была с тобой сближаться, потому что на мне проклятье!..

— Ты сама себе придумала это проклятье. — Он прижал ее руки к своей груди. — А я не отказался бы от твоей любви даже под страхом смерти.

— Неужели все это не снится мне?.. — прошептала Дарина. — Я ведь давно уже утратила надежду встретить такого мужчину, которого полюбила бы и душой, и умом, и телом. А теперь я смотрю на тебя и боюсь проснуться…

— Значит ли это, что ты любишь меня? Но ведь я Фьяманджело, пират, гуляка, игрок. А ты искала совсем другого — чистого юношу, почти ангела. Если бы ты его нашла, то не была бы со мной?

— Это совсем другое. С Антоном меня связывала дружба, а не любовь.

— Выходит, ты пустилась в такой опасный путь только ради случайной детской дружбы?

— Не только. Когда я осиротела, боярыня Ксения заменила мне мать, и я всей душой привязалась к этой доброй и достойной женщине. Мы с ней часто говорили об Антоне, он был ее любимым сыном. А теперь она больна, и я поклялась ей и себе, что непременно привезу Антона домой.

— Антон, конечно, нужен своей матери. Но нужен ли он тебе?

Глаза Фьяманджело пытливо вглядывались в Дарину, и этот взгляд смущал ее, вызывая неясные подозрения. У нее не бьшо ни сил, ни желания что-либо скрывать от человека, внезапно ставшего ей столь близким, и она сказала:

— Да, нужен. Антон — отец моего сына.

Фьяманджело вздрогнул, изменившись в лице, и даже слегка отодвинулся от Дарины. Голос его прозвучал глухо и хрипло:

— У тебя есть сын? И он не от Карпа?

— Моему Святославу уже шесть лет, — сказала Дарина, невольно улыбнувшись при воспоминании о малыше. — Он сын Антона, но об этом знала только моя мать. Позднее я открыла эту тайну также Ксении. Мы были близки с Антоном только один раз, потому что…

— Потому что ты не хотела отдавать свою невинность какому-нибудь насильнику или поганому нехристю. Я, как сейчас, помню твои слова: «Хочу, чтобы первым мужчиной у меня был русич, христианин, добрый и ласковый человек. Ты ведь не причинишь мне боли, правда?» Мы были детьми тогда.

Последние сомнения покинули Дарину. Она еще не могла охватить умом, как такое возможно, однако бесспорное доказательство было налицо: только Антон мог знать и в точности повторить слова, которые она ему сказала перед тем, как они расстались со своей невинностью в объятиях друг друга.

И вот теперь человек, которого она знала слабым и неопытным юношей, пройдя через горнило судьбы, предстал перед ней в образе сильного, искушенного и опасного пирата, и их близость была уже не робким соединением двух агнцев, а страстным и яростным любовным поединком мужчины и женщины.

Дарина невольно покраснела, стесняясь того Антона, каким он был раньше. Ее вопрос прозвучал тихо и почти с обидой:

— Почему же ты сразу не развеял мои сомнения? Почему старался скрыть, что ты и есть Антон?

— Я хотел, чтобы ты полюбила меня как женщина. Ведь того монаха, каким я был раньше, ты просто жалела и любила по-сестрински, а мне хотелось совсем другого. Если бы ты сразу узнала, что я — это он, между нами не было бы такой ночи.

Она подняла на него глаза и долго вглядывалась в его лицо, стараясь изучить и запечатлеть каждую черту. Два разных образа, соединившиеся в этом мужчине, постепенно сливалисьдля нее в единый, и Дарина теперь понимала, почему в таинственном чужеземце Фьяманджело ей чудилось что-то близкое и давно знакомое.

Антон притянул ее к себе, и снова, уже в который раз после их невероятной встречи, они слились в долгом поцелуе. Слегка задохнувшись, Дарина пробормотала:

— Как теперь хорошо… Я уже не стесняюсь Антона и не боюсь Фьяманджело.