Тамара Лей - Пламя страсти

Решив, что женщина замерзла, Лайм натянул на себя и на нее одеяло.

— Что ты имеешь в виду, говоря о том, что у твоего отца не было выбора? — уточнил он.

— Они с Мейнардом познакомились в Лондоне. Разумеется, во время очередной игры. Вскоре твой брат нанес первый кратковременный визит в Розмур. Хотя он вместе с отцом и другими мужчинами дни и ночи напролет не отходил от игорного стола, я частенько ловила на себе его похотливый взгляд. Удивительно, что при этом ему еще удавалось выигрывать. На следующий день отец сообщил мне, что Мейнард интересовался, помолвлена ли я с кем-нибудь, а узнав, что нет, попросил моей руки.

— И Гемфри согласился?

Джослин, поежившись, закуталась в одеяло.

— Он хотел бы согласиться, но перед смертью моей матери дал ей обещание, что позволит мне выйти замуж по любви.

— Значит, ты сама приняла предложение Мейнарда?

— Нет, я отказала ему. Я не любила Мейнарда и не сомневалась в том, что никогда не полюблю. Отец, конечно, огорчился, но он чтил память мамы и не посмел нарушить данную клятву, поэтому от моего имени отказал твоему брату.

— Тогда почему же ты впоследствии изменила решение?

— Каждый раз, когда Мейнард появлялся в Розмуре, отец проигрывал ему все больше и больше. И вот в один прекрасный день у него не осталось ни гроша, чтобы заплатить долг.

Некоторое время Лайм задумчиво молчал.

— Теперь я понимаю, — проронил он.

— Я не могла поступить по-другому, — с отчаянием в голосе сказала Джослин. — Если бы я не согласилась на этот брак, мой отец разорился бы. В обмен Мейнард обещал простить ему долг: половину — после нашей свадьбы, вторую половину… когда я произведу на свет ребенка мужского пола.

Потрясенный до глубины души, Лайм невольно воскликнул:

— О, Боже!

На глазах женщины заблестели слезы.

— Что еще я могла сделать? Я не имела права позволить отцу разориться.

— Нет, Джослин, ты поступила правильно. — Во взгляде Лайма светились понимание и нежность. — Ты не должна винить себя. Во всем виноват только Мейнард. Именно он заставил тебя страдать.

Она испытала такое облегчение, словно гора упала с ее плеч. Неужели Лайм не презирает ее за то, что она продала себя Мейнарду? Господи, неужели это возможно? Ей хотелось объяснить все до конца, и Джослин смущенно добавила:

— Я была с ним близка лишь один раз.

Лайм нахмурился.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду.

— Я согласилась на брак при условии, что, как только я забеременею, Мейнард перестанет докучать мне своим вниманием. Поэтому после рождения сына муж больше ни разу не разделил со мной ложе. Его это раздражало, но ему пришлось смириться.

— Значит, вы зачали Оливера в первую брачную ночь? — удивленно спросил мужчина.

— Да, опытная повивальная бабка помогла мне выбрать подходящий день для свадьбы. Она же напоила меня настоем особых трав и произнесла заклинание, чтобы родился мальчик.

— И Мейнард сдержал данное слово?

— На следующий день после свадьбы он покинул Розмур и вернулся лишь тогда, когда я уже была на пятом месяце беременности. В то время я еще только начинала полнеть, и Мейнард, не поверив, что я носила под сердцем дитя, снова предпринял попытку сблизиться со мной. Мой отец, чтобы убедить его, позвал повивальную бабку. Но и ее слова не образумили твоего брата. Он попытался нарушить клятву, но отец помешал ему.

Лайм ласково убрал прядь жгуче-черных волос со лба молодой вдовы.

— Я искренне сожалею.

— А я нет. Благодаря случившемуся, у меня появился Оливер.

«И ты, Лайм, — мысленно добавила она. — Пусть хоть на одну ночь, но ты мой».

Наклонив голову, мужчина пробежал губами по ее шее и прильнул к ее губам.

Женщину снова охватило желание. Ей вновь захотелось оказаться на вершине блаженства. И они не стали противиться сжигающей их страсти. Влюбленные наслаждались друг другом до тех пор, пока их тела не устали от любви. И лишь с первыми лучами солнца, прокравшимися в спальню, Джослин погрузилась в сон.

Женщина не удивилась, проснувшись одна. Время близилось к полудню, когда она оторвала голову от подушки.

Джослин оперлась на руку и осмотрелась по сторонам. На кровати царил беспорядок: простыни и одеяла были смяты и разбросаны по широкой постели, несколько из них переплелись друг с другом так же, как ночью переплетались их с Лаймом тела.

Вспомнив о случившемся, женщина улыбнулась. Эта ночь не была похожа на все остальные. Этой ночью она, вдова Мейнарда, окончательно потеряла голову от любви к брату Мейнарда. Да, Джослин давно любила Лайма, но, разделив с ним ложе, она поняла, что уже не разлюбит его никогда.

Еще несколько минут Джослин наслаждалась воспоминаниями о прошедшей ночи и новыми, пока непривычными ощущениями. Сейчас ей казалось, что ее жизнь стала совершенной и прекрасной. Затем она медленно вернулась к реальности, вспомнив, что эта волшебная ночь может больше никогда не повториться. Но даже если им суждено еще несколько раз познать блаженство, у них с Лаймом нет будущего, нет будущего не только потому, что их отношения не признавала церковь, но и потому, что один из них действительно любил, а другой лишь желал близости.

И все-таки же в глубине души Джослин была благодарна Лайму. Благодарна за то, что он дал ей больше, чем она ожидала получить, и за то, что не отверг ее любовь.

Счастливо улыбаясь, женщина выскользнула из-под одеяла и опустила ноги на пол. Зная, что лорд Фок, скорее всего, уже уехал на поля, она быстро умылась холодной водой из кувшина, оделась и причесалась, потом неторопливо спустилась в зал.

В зале не было ни души. По крайней мере так показалось Джослин. Окинув огромную комнату беглым взглядом, хозяйка направилась на кухню, надеясь там найти кусочек хлеба и ломтик сыра, чтобы утолить голод. Но неожиданно шелест пергамента, донесшийся от камина, заставил ее остановиться. Оглянувшись, она увидела Эмму. Служанка стояла к ней спиной и ворошила угли.

Сгорая от любопытства, молодая вдова бесшумно направилась к старой женщине. Подойдя достаточно близко, она услышала, что Эмма тихо напевала детскую песенку. Джослин часто пела ее в детстве мать. Что-то о потерянной детской игрушке, которую нашли, а затем снова потеряли.

— Эмма! — позвала хозяйка Эшлингфорда.

Старая женщина вздрогнула и резко повернулась на голос.

— О, моя госпожа! — воскликнула она, прижав руки к груди. — Я не знала, что вы проснулись.

— Да, я встала совсем недавно, — пояснила Джослин, переводя взгляд с остатков пергамента, уже обуглившегося в пламени, на одинокий, видимо, последний листок, оставшийся в руке Эммы. — Что вы сжигаете?

Служанка беспокойно переступила с ноги на ногу.

— Вы не проголодались, моя госпожа? Уверена, повар найдет для вас что-нибудь вкусненькое.