Карен Рэнни - Обещание любви

Джудит закрыла глаза, чтобы не видеть его сжатых кулаков и гордого выражения лица. Впрочем, умоляющее выражение глаз странно противоречило решимости, которую выражал весь его вид. Даже в этом огромном зале Алисдер казался великаном, внушал ей благоговение одним своим присутствием. Но, в конце концов, не его рост, не его недюжинная сила и даже не его красота заставили ее сказать правду, а мягкий изгиб губ, сострадание во взгляде. Сострадание, которого она не заслуживала.

Джудит долго смотрела на потрескавшиеся плитки пола, однако видела не их, а дальнее видение, запечатлевшееся в ее душе. Она собирала на помощь все свое мужество, расколотое на кусочки, как оконное стекло.

«В ней всегда присутствует какая-то недоговоренность, – подумал Алисдер, – словно она прячет какую-то часть души от меня». И в ней была сдержанность, которая не покидала ее даже в мгновения их близости, словно она боялась, что он прочтет ее мысли. Как Алисдер хотел пробиться сквозь эту стену, через ее молчание, вытянуть настоящую Джудит из скорлупы, в которую она себя заключила!

– А Хендерсон? – спросил он, когда она так и не ответила. – Почему он так ненавидел тебя?

Почему Хендерсон все время старался причинить Джудит боль? Алисдер не понимал, чем была вызвана вражда между ними. Он долго ждал того момента, когда она сама расскажет ему обо всем.

Джудит искоса посмотрела на Алисдера. Сейчас она должна сказать ему правду. Алисдер наконец должен узнать все.

– Потому что знал, что я убила его брата, – проговорила она. Слова падали с ее губ, как большие капли дождя в тишине. – Я убила своего мужа. – Алисдер не пошевелился, будто и не слышал. – Точнее сказать, убила бы, если бы не вмешалось Провидение, которое покончило с ним в ту ночь.

Джудит глубоко вздохнула, сглотнула комок в горле и ощутила на губах вкус слез. По ком эти слезы: по ней самой или по Энтони? Боже правый, а сейчас она не может солгать себе! Она не пролила ни слезинки по Энтони. Даже тогда.

Джудит помнила то мгновение в мельчайших подробностях, словно эта сцена сейчас разворачивалась перед ее мысленным взором: взметнувшиеся вверх руки, полный ужаса взгляд Энтони, когда он понял, что подавился и задыхается. Он раздирал себе горло, пока не истек кровью, – эта немая картина была постоянной частью ее ночных кошмаров. Она стояла, сложив руки поверх фартука, и смотрела на его мучения, вспоминая, как он уступал ее своим друзьям, расплачиваясь таким образом за долги, либо молча смотрел, как ее насилуют. Она вспоминала, как Энтони бил ее ремнем или цепью только потому, что она чем-то не угодила ему, а может, не угодил кто-то другой, и тогда она становилась козлом отпущения. Вспоминала все случаи, когда Энтони наблюдал, как издевался над ней Беннет и смеялся, слыша ее крики.

Только позднее она узнала, что умер он не от яда.

Джудит с трудом сдержала истерический смех, когда полковой хирург осмотрел горло Энтони и объявил, что смерть наступила из-за того, что тот подавился куриной косточкой, которая застряла в горле. Несчастный случай, не убийство…

Глаза Джудит почти почернели, в них стояли слезы. Она говорила бесстрастным, ровным голосом, словно все ужасы происходили с кем-то другим, не с ней, словно садизм совершался по отношению к постороннему лицу.

– …Больше я выносить этого не могла, – сказала Джудит, теряя самообладание, оттого что Алисдер молчал. За все время ее рассказа он не пошевелился, не вымолвил ни слова. Чем дольше она говорила, тем легче становилось. Она очень долго скрывала правду о своем замужестве, а за последние три недели рассказывала ее уже второй раз.

Беннет все время подозревал ее.

– Признаюсь, я замыслила убить Энтони, да простит Господь мою грешную душу. Если бы яд не сработал, я перерезала бы ему во сне горло. – Взгляд у нее был затравленный, выражал муку, отголоски которой Алисдер всегда читал в глазах Джудит, отвращение, которое она питала к себе.

Мужество – это не бесстрашная храбрость, это когда оказываешься один на один с глубочайшим ужасом и не отступаешь. Алисдер видел множество примеров мужественного поведения в бою, видел и тех, кто от страха бежал с поля брани, и тех, кто, потеряв в бою шпагу, подбирал окровавленное оружие убитого друга и снова бросался в атаку. Даже сейчас, когда Джудит храбро ждала, что он откажется от нее, осудит, Алисдер подивился, сколько нужно мужества, чтобы изо дня в день жить в подобном страхе.

Джудит склонила голову и так крепко сжала руки, что костяшки пальцев побелели. Она ждала, что он скажет.

Алисдер подошел ближе, шагая очень осторожно, словно боялся спугнуть ее. Он протянул руку, словно выстраивал мост через бездну, которая разделяла их, и опустился перед ней на колени. Алисдер взял холодные ладони Джудит в свои, согревая их, словно это могло сблизить их, и коснулся лбом ее колен.

Она не верила своим глазам: Алисдер стоит перед ней на коленях, словно она – королева, а он один из подданных.

Прогони он ее сейчас, это было бы справедливо, она заслужила наказание. Никогда больше не видеть этого человека, единственного, кого она любила в жизни, несомненно, будет приговором, достойным ее преступления. Не взглянуть больше на него, не коснуться его иссиня-черных как вороново крыло волос, не почувствовать прикосновения его загорелых сильных рук, не вдохнуть его мужского запаха – это будет самой тяжелой пыткой.

Лучше бы уж Бог лишил ее памяти, ослепил, чтобы она больше не видела красоты мира, отнял у нее чувства. Боже, отними у нее память, чтобы она навсегда забыла об Алисдере Маклеоде! Только так можно уменьшить ее страдания.

– Алисдер, – снова заговорила Джудит. Ладонь ее замерла в дюйме от его склоненной головы, совсем-совсем рядом. Она сжала пальцы в кулак и отдернула руку, хотя до боли жаждала прикоснуться к нему. – Алисдер, – повторила она полным слез голосом, – я не стою этого. – Она говорила, что он не должен стоять перед ней на коленях, говорила о его доброте, человечности. О любви и сострадании в его глазах с того дня, когда англичане появились в Тайнане.

– Тогда я должен был выгнать и Мегги, так? – Он поднял голову и напряженно ожидал ответа.

– Что? – Опять он озадачил ее.

– Ее ведь тоже изваляли в грязи, Джудит, ведь ее касались посторонние мужчины, а не муж. Значит, ее надо за это выгнать?

– Мегги не виновата. Она ничего не могла поделать.

– И ты тоже.

Но Мегги не убивала…

Алисдер до боли сжал ее руки в своих, в его словах, когда он заговорил, сквозило нетерпение, возможно, даже страх.

Он чувствовал, как она ускользает от него, намеренно отметает от себя прошедшие месяцы, не желая вспоминать о них. Словно не было ночей, когда они лежали в объятиях друг друга, смеялись, наслаждались близостью, любили друг друга…