Жанна Монтегю - Укрощенная любовью

Себастьян опомнился первым, грациозно склонившись к ее руке и поднося ее к своим губам. Прикосновение его пальцев и губ, прижавшихся к кружеву манжета, было подобно жгучему пламени, взлетевшему от запястья до плеча к ее колотящемуся сердцу. Почти грубо она отдернула руку, озадачив маркиза, наблюдавшего за ними, этим стремительным жестом. Их окружили гости, произнося слова поздравления и поднимая бокалы с шампанским. «Милосердный Боже, – думала Беренис с отчаянием, – все кажутся довольными, кроме меня!» Но, застенчиво подняв глаза на Себастьяна, она была удивлена и задета, увидев, что он смотрит на нее самым мрачным и сердитым из всех взглядов, которые она когда-нибудь видела. Очевидно, его так же ужасает перспектива этого брака, как и ее. Это было в высшей степени неприятно. Мысленно она засчитала еще одно очко не в его пользу.

Себастьян понял всю гамму чувств, отразившихся на лице Беренис, и, ощущая на себе взгляд маркиза, предложил ей руку, отделяясь с девушкой от толпы.

– Ну, мадам, вот так шутка! – начал он с печальной улыбкой на губах. – Обстоятельства немного отличаются от тех, при которых мы встречались в последний раз, а? – Его черные брови были надменно приподняты, зеленые глаза глядели на нее с подозрением.

Беренис отняла свою руку. Ей было неловко от сознания, что каждая пара глаз устремлена на них и гости снисходительно улыбаются, кивают и подмигивают, стремясь убедить маркиза в том, что дела идут гладко. Высокий рост и физическая мощь Себастьяна действовали на нее подавляюще, ей было трудно дышать. Он возвышался, по меньшей мере, дюймов на двенадцать над ее скромными пятью футами, и она чувствовала себя карликом рядом с ним. И все же ей вопреки желанию пришлось признать, что он невероятно красив. На нем был роскошный фрак из бордового бархата поверх черного атласного жилета со свисающей с него золотой цепочкой от часов, и белые бриджи, доходящие до отворотов безупречно начищенных ботфортов. Его кружевная рубашка и галстук были из тончайшего батиста. Смуглое, мужественное лицо прекрасно выбрито, блестящие волосы элегантно уложены. Он был аристократом до мозга костей, и следовало бы радоваться, что она помолвлена с таким человеком – но она не радовалась.

– Ну почему это должны были оказаться именно вы? – прошептала она свирепо.

Он засмеялся вкрадчиво и неприязненно:

– В самом деле, почему? Вы полагаете, мне доставляет удовольствие знать, что моя будущая жена – взбалмошная вертихвостка, посещающая непристойные места в компании хорохорящихся хлыщей?

Враждебность была столь неприкрыта и осязаема, что, казалось, воздух вокруг них накалился. Беренис встряхнула темными локонами, упрямо решив не утруждать себя объяснением причин, побудивших ее пойти в таверну. Если он считал ее ветреной и неразборчивой – что ж, пусть! Толстокожий колонизатор!

Себастьян был сбит с толку и разозлен не меньше Беренис от такого поворота событий. Он высадился в лондонском порту рано утром и незамедлительно сообщил о своем прибытии в Элсвуд-Хаус. Поездка планировалась заранее, и он заблаговременно послал маркизу письмо, указав точную дату приезда. Но, оказалось, маркиз никому не сообщил эту новость! И вот, вместо благовоспитанной английской леди, которую Себастьян ожидал встретить, он оказался лицом к лицу с гарпией, которая привела его в бешенство в таверне «Розы и Короны».

О, она была очень красива, в этом нет сомнения! Эта леди, которая так свирепо и дерзко уставилась на него, была, безусловно, царственной, но своенравной и, возможно, испорченной – светская пташка, привыкшая к раболепному поклонению галантных кавалеров. Он испытывал серьезные сомнения в отношении ее девственности. Даже в Каролине до него доходили слухи о безнравственном поведении в придворных кругах, об оргиях и развлечениях, устраиваемых в Карлтон-Хаусе, дворце принца Георга в Лондоне, и о бурных увеселениях, имеющих место в Брайтоне, морском курорте, который с легкой руки его Королевского Высочества стал таким популярным. Как могла Беренис остаться невинной, когда вокруг так много соблазнов?

При этой мысли у него в животе возникло неприятное ощущение, и если бы Себастьян не был убежден в обратном, то мог бы подумать, что это ревность. Такого не могло быть, сказал он себе строго; это был, скорее, вопрос гордости и чести семьи. Он не имел ни малейшего желания сделать какую-то распутницу хозяйкой своих огромных, богатых, с трудом завоеванных владений. Но выхода не было: документы подписаны, и все, что осталось, – это свадебная церемония и совместная жизнь в браке. Себастьян задержался на этой мысли, смакуя ее: мгновенное желание вспыхнуло в нем при воспоминании о медовой сладости ее губ, когда он силой поцеловал ее. Сейчас он оглядывал ее медленно и придирчиво, заставляя Беренис покраснеть.

Дьявольщина! Он женится на ней и впишет маленькую распутницу в свое завещание – дал он себе клятву. Уже сейчас он чувствовал сильное притяжение ее очарования, которое она сама осознавала лишь отчасти. Его взгляд блуждал по ее лицу, шее и опустился на корсаж, глубоко вырезанный, оставляющий обнаженными плечи и едва прикрывающий юную, вздымающуюся грудь.

– Прекратите смотреть на меня так, – выдавила она; ужас, возмущение и странное, покалывающее возбуждение боролись в ней.

Он холодно усмехнулся – такой самоуверенный, что ей безумно захотелось сказать ему что-нибудь колкое и неприятное, но Беренис не смогла найти слов, ясность мысли покинула ее. Дьявольская усмешка появилась на его красивом, смуглом лице, когда он прошептал:

– У меня есть все права смотреть на тебя, и более того: очень скоро каждый дюйм твоего тела будет принадлежать мне!

– Вы невыносимы! – ответила она тоже шепотом, желая сказать ему все, что о нем думает, но маркиз с беспокойством смотрел на них, и к тому же, подошло время обеда.

Беренис страшилась предстоящих кошмарных часов, в течение которых ей придется не только выносить ненавистное общество Себастьяна, но еще и делать вид, что она в восторге от этого. Ее любовь к отцу требовала сдержаться, чтобы не устроить сцену и не доставить присутствующим удовольствия разнести повсюду пикантные подробности скандала. Как ей казалось, они и без того уже косо на нее посматривали. Вероятно, слышали о дуэли. Знает ли о ней Себастьян? Вдобавок к ее огорчениям, когда они уже собирались сесть за стол, прибыл Перегрин с леди Чард, старым другом семьи. Беренис совсем забыла, что он был племянником ее милости, и, конечно, не ожидала, что он будет приглашен. В суете приветствий и представлений она отчетливо заметила злые взгляды, которыми обменялись Перегрин и Себастьян. Стараясь сохранить хладнокровие, она не смела посмотреть в глаза своему жениху.