Линда Миллер - Женщины Флетчера

Мэми помешивала суп, за которым Филд согласился заехать попозже.

– Доктор Флетчер? Этот человек сделан из гранита, детка. Я видела, как он, работал несколько суток без перерыва.

Рэйчел это не утешило. Гриффин был вовсе не каменный, хотя часто производил подобное впечатление; он был сделан из плоти и крови, из страсти и упрямства. Она молила Бога, чтобы Гриффин не рухнул под бременем своего призвания.

Но Мэми определенно не желала падать духом:

– Ничто не может продолжаться вечно, Рэйчел. И это тоже пройдет.

Казалось, однако, что эпидемия продлится вечно. Прошло две недели, прежде чем наступил перелом. Все это время Рэйчел пыталась не сойти с ума, взахлеб читая книги, которые ей приносила Молли Брэйди, и занимаясь шитьем одежды, которая была ей так необходима.

Однажды ночью, перед рассветом, она проснулась от боли. Боль была дикая, пронизывающая весь низ живота словно лезвием ножа, и Рэйчел закричала. Она почувствовала что-то теплое и липкое между ног. Рэйчел услышала голоса, и затем ее скрутил еще один жестокий спазм невыносимой, ужасной боли, после которого она надолго провалилась в бездонную пустоту.

Мой ребенок, заныло что-то горестно и безнадежно в сердце Рэйчел, между тем как ее захлестнула еще одна волна сокрушительной боли. Чьи-то сильные руки прижали ее назад к подушке. Мэми? Она не знала.

– Мой ребенок! – громко вскрикнула она.

Голос, ответивший ей, был потрясенным, хриплым и усталым. Голос принадлежал Гриффину.

– Все хорошо, любимая. Все хорошо.

– О Гриффин... Ребенок...

Она ощутила нежное прикосновение его руки к своему лицу и услышала тихую печаль в его голосе:

– Я знаю. Мы поговорим об этом позже. Последовал укол в правую руку, а через несколько минут – блаженное состояния освобождения от боли. Над ней раздавались незнакомые слова, произносимые голосом Гриффина, и иногда мелодичный ирландский говор Молли Брэйди. Из всех этих слов только одно сохранилось у нее в памяти к тому времени, когда кошмар кончился. Смысл слова был непонятен, и Рэйчел, хотя и находясь в полубессознательном состоянии, постаралась запомнить его.

– Выскабливание,– произнесла она.

– Тихо, успокойся,– отозвалась Молли.

Джонас ненавидел дождь, который заставлял его ощущать себя затворником поневоле, превращал унылое ожидание в нечто еще более невыносимое. С тех пор как он в последний раз видел Рэйчел, прошло две недели, и их напряжение сказывалось.

Голос Афины звучал раздраженно:

– Сядь, Джонас. Погода и без того отвратительная, а ты еще стоишь у окна и нагоняешь тоску.

Он обернулся и гневно взглянул на женщину, которая спокойно сидела за столом и ела печенье с джемом.

– Что-то не так. Я это чувствую.

Афина взяла еще одно печенье миссис Хаммонд и намазала его толстым слоем черничного джема.

– Несомненно, что-то не так. Объявлен карантин. А мы с тобой проигрываем нашу игру.

Джонас уже открыл рот, намереваясь возразить, во всяком случае касательно исхода игры, хотя сознавал правоту Афины. Но не успел он произнести и слова, как послышался настойчивый стук в дверь, за которым последовали пронзительные протесты миссис Хаммонд.

Джонас сжал веки. «Еще одно драматическое появление Гриффина»,– подумал он с ужасом. Но когда он открыл глаза, перед ним, раскрасневшаяся и негодующая, стояла Эльза Мэйхью, самая искусная в своем деле шлюха, какую когда-либо заносило в заведение Бекки.

– Если хотите, чтобы я продолжала следить за ними,– взорвалась она,– объясните вашей экономке, что я не вхожу ни в один дом через черный ход!

Джонас подавил усмешку:

– Все в порядке, Эльза. Садись.

Пунцовая краска, которой залилось прекрасное высокомерное лицо Афины, когда она услышала это предложение, развеселила его. Поистине забавно это ее нежелание сидеть за одним столом с Эльзой Мэйхью, – учитывая, что на самом деле обе женщины практически ничем не отличаются друг от друга.

– Спасибо,– холодно сказала Эльза, не принимая приглашения. – Я зашла только сказать вам, что сегодня рано утром в доме Бекки что-то произошло. Девчонка проснулась и вопила, как резаная, и Мэми послала меня в палаточный городок за доктором Флетчером.

Ледяной холод сжал сердце Джонаса:

– Что случилось? Эльза пожала плечами:

– Я слушала, но они закрыли дверь, доктор и женщина, которая убирает у него в доме. Я ничего не видела.

– Так что же ты услышала?

– В основном, как кричала девчонка. И много всяких высокоученых медицинских слов.

– Например?

– Выкаливание, или что-то в этом роде.

Джонас взглянул на Афину и прочел в ее глазах отражение собственной кошмарной догадки.

– Выскабливание? – подсказал он, надеясь, что его внутренняя дрожь не заметна.

– Оно самое,– подтвердила Эльза, довольная. Джонас нащупал руками спинку кресла и тяжело упал в него.

– О Боже,– прошептал он.

– Мне полагается десять долларов,– сияя, напомнила ему Эльза.

Джонас был слишком потрясен, чтобы как-то ответить, он едва дышал. Он испытал слабое облегчение, когда Афина расплатилась с проституткой и отделалась от нее.

Если его эмоции были парализованы, то реакция Афины напоминала извержение вулкана.

– Выскабливание! – вскричала она.

– Пожалуйста,– пробормотал Джонас, снова обретя способность говорить. – Не объясняй – я знаю, что это значит.

Но Афина то ли не слышала его, то ли не была склонна проявлять милосердие.

– Либо у Рэйчел случился выкидыш,– злобно прошипела она, размышляя вслух,– либо Гриффин Флетчер сделал ей аборт, уничтожив собственного ребенка!

Джонас чувствовал, что его разум мутится, но не мог помешать этому.

– Я убью его! – завопил он.– Клянусь всем святым, он уже мертвец!

Фигура Афины вырисовывалась расплывчатым движущимся пятном.

– Нет! Нет, Джонас, я сделаю что угодно, что угодно! Но я не стану участвовать в убийстве!

Он бросился на нее, но она была подобна ускользающему миражу; Джонасу не удавалось добраться до нее. Потом женщина подняла что-то обеими руками, и голова Джонаса едва не раскололась от страшного удара. Он начал медленно падать. Казалось, целая вечность прошла до того момента, когда Джонас ощутил под щекой гладкий холодный пол.

Этим хмурым утром Гриффин был даже рад безумной усталости, притупившей его ум и чувства. В комнату вошла Молли, принеся столь необходимую ему сейчас чашку кофе, и прошептала:

– Ну как она?

Он не мог смотреть на измученную девушку, неподвижно лежащую в его постели – если бы он это сделал, ему не помогло бы даже крайнее утомление, образовавшее вокруг него нечто вроде защитной оболочки.

– Она была беременна,– пораженно произнес он, не отвечая на вопрос Молли.– Боже мой, она была беременна, и ничего не сказала мне!