Дороти Иден - Говори мне о любви

После того как они приехали домой и отправились в детскую с мисс Медуэй. их ожидал восхитительный сюрприз. Папа пришел с подарками. Что-нибудь для каждого. Кукла для Флоренс, солдатики шотландского полка Гордона для Эдвина и длинная из красного атласа лента для мисс Медуэй.

– Пора вам надеть что-нибудь веселенькое, – сказал он. – Не стоит все время оставаться в трауре.

Мисс Медуэй покраснела, что ей очень шло, и сказала, что папа очень добрый. Папа легко успокоил ее, проговорив с какой-то легкостью:

– Носите ее, я получил деньги, которые заработал впервые за свою жизнь. Я чувствую замечательное удовлетворение и теперь понимаю, почему моя жена получает удовольствие от работы. Это радость для души – слышать повелительный призыв. Могу я завязать вам этой лентой волосы?

Мисс Медуэй сильно смутилась и сказала: ох, нет, она это сделает сама.

– Сделаете?

– О да! В соответствующих обстоятельствах. Спасибо, мистер Овертон. Дети, вы сказали папе спасибо?

Эдвин был слишком увлечен стреляющими солдатиками, а Флоренс думала, отчего каждый дарит ей куклы. У нее их уже шестнадцать. И никто не спросит, нравятся ли они ей. Взрослые всегда говорят ей, что королева Виктория была уже большой девушкой, чтобы играть в куклы, и тогда она стала шить для них платья. Нэнни Блэр думала, что Флоренс – умелая маленькая швея, еще до того как ей исполнилось пять лет. Нэнни утверждала, что Флоренс такая. А Флоренс и не подумает пожертвовать отдыхом ради того, чтобы шить.

– А где мамины подарки?

Когда она спросила об этом папу, он ответил:

– Не будь любопытной.

Флоренс внутренне вздрогнула. Она не выносила его безразличного тона и потому не осмелилась продолжать эту тему, чтобы узнать, когда мама вернется домой, румяная и счастливая после успешно прошедшего дня?

Мама пришла прямо в детскую, зная, где она найдет каждого из них. Они собрались возле камина, и папа тоже, пока мисс Медуэй читала им. Мисс Медуэй недолго ждала, чтобы завязать себе ленту, которую ей подарил папа. Она связала густые светло-каштановые волосы сзади красной лентой и выглядела сдержанной и очень хорошенькой.

Мама никогда ничего не упускала. Она заметила новую куклу у Флоренс, новых оловянных солдатиков у Эдвина и ленту в волосах мисс Медуэй.

– Прекрасно, – сказала мама, – у всех день рождения, исключая меня?

Папа вскочил и поцеловал ее в щеку.

– Я устроил эту забаву, истратив мои собственные деньги, Беа. Это показалось мне лучшим способом отпраздновать такое событие. Но ты тоже не забыта.

Он взял маму за руку и увел ее из детской, так что Флоренс не увидела подарка, который получила мама.

Это было жемчужное ожерелье, великолепно сделанное, как у принцессы Уэльской, которая начала одеваться в таком стиле. Оно, должно быть, стоило кучу денег.

Беатрис испугалась сама себя. Все удовольствие от дорогостоящего подарка пришло в противоречие с ее практичным умом. Во-первых, Уильям был до сумасшествия расточительным. Во-вторых, красная лента в волосах мисс Медуэй казалась ей более интимным подарком, чем это формальное ожерелье из жемчуга, что уже содержалось в самом названии этой вещи: когда ожерелье оказалось на ее шее, она почувствовала некоторое удушье.

Но Беатрис горячо поблагодарила своего мужа и сказала, что, несмотря на то что они обедают дома, она вечером наденет ожерелье.

Прежде чем Уильям ушел – он никогда не оставался в ее комнате слишком долго, – она сказала внезапно:

– Дорогой, иногда я удивляюсь самой себе… мисс Медуэй… подходящий ли выбор я сделала для детей?

Уильям остановился в дверях.

– Мне кажется, это первая удачная гувернантка.

– О, я знаю, она добрая, возможно, но не слишком ли она мягкая? Я имею в виду для Эдвина, он еще очень трудный ребенок. И, кажется, слишком меланхоличная, на что у нее, конечно, есть причины.

– Тогда наш христианский долг подбодрить ее.

– Красной лентой? – усмехнулась Беатрис.

– Это единственный способ, дражайшая. Дражайшая… Сердце Беатрис подпрыгнуло. Долго ли Уильям будет называть ее так?

Но жемчуга и нежность… Возможно, он сознает свою вину?

Она не спросит его, она и не может спросить, потому что он ушел.

Такое беспокойство о гувернантке, живущей у них и обедавшей с ними за одним столом, об этой несчастной молодой женщине? Миссис Овертон, ее критик и противник, – одно дело. А это тихое существо с опущенными глазами – совсем другое.

Тем не менее у нее хватило такта не надеть эту ленту к обеду.

Безусловно, подозрения Беатрис возникали только из-за ее неутоленных чувств. Вкусы Уильяма всегда были другими, ему нравились веселые, беззаботные, искрящиеся. Кто-либо похожий на мисс Медуэй мог вызвать у него депрессию. Подарок мог быть просто знаком доброты, как он сказал, попыткой ободрить девушку.

Пожалуй, нельзя увольнять ее, пока нет оснований и дети, особенно Флоренс, привязаны к ней.

Пока пусть все идет, как идет. И большое счастье, что Уильям объявил о своем намерении провести Рождество дома. Он был в удивительно хорошем состоянии, не было кашля, озноба, с тех пор как он вернулся из Южной Америки; он собирался доказать, что может выдержать опасную английскую зиму.

Итак, Рождество! Хоть один раз оно будет веселым, каким и должно быть.

Исключая тайное, глубокое несчастье, которое испытывала сама Беатрис: Уильям так уютно обосновался в голубой комнате, что редко приходит к ней в постель. После того как доктор предостерег ее, он просто боится, что она снова забеременеет. Вот и все.

Как раз перед Рождеством разразилась эпидемия инфлюэнцы. Половина служащих «Боннингтона» была больна. Только-только выздоровела мисс Браун, как слег Адам Коуп, затем мисс Перкинс и еще двое продавцов. Те, кто остался здоровым, были безумно заняты. Беатрис распорядилась, чтобы рождественские украшения были как можно разнообразнее и в то же время традиционными, но главное, более интересными, чтобы дать бой туманному декабрю, кашлю и холоду. Большинство уличных торговцев и других оборванных нищих стояли на улице у дверей и просили дать им чашку горячего супа и пустить обогреться на несколько минут. Беатрис устроила для них маленький уединенный альков за занавеской. Она не хотела, чтобы кто-то из ее покупательниц интерпретировал ее доброту как торговлю благотворительной пищей.

Так или иначе, но вокруг Ист-Энда пронесся об этом слух, и ежедневный наплыв дрожащих нищих людей, среди которых были и дети, создал некоторые проблемы.

– Вы не можете превращать магазин в благотворительное учреждение, – мрачно сказал Адам Коуп.

– Я не хочу отворачиваться от них, – ответила Беатрис, обращаясь к женщине средних лет, раздающей еду голодным просителям. – Понятно, ведь это в конце концов милосердие в честь Рождества.