Кэтрин Гаскин - Зеленоглазка

Как всегда не принимая никаких возражений, Джон Лангли решил по-своему вознаградить меня. Когда «Эмма Лангли» была уже готова отправиться в свое первое плавание и Адам вернулся из рейса в Сан-Франциско, он объявил, что в его доме будет устроен специальный прием в честь отплытия нового корабля. Этот нелепый акт доброй воли никто не оценил и не понял. Чтобы общество обратило внимание на то, чьим именем назван корабль, нужно, чтобы это имя было по крайней мере узнаваемым, а положением в мельбурнском свете я похвастаться не могла. Том, со своей стороны, был сердит на отца, так как собирался устроить прием сам, подальше от отцовского дома. Адам не думал сейчас ни о чем, кроме вступления на собственный корабль, а Роберту Далкейту было, кажется, все равно. Думаю, что он даже с трудом помнил, как называется его корабль; и хотя мы встречались с ним уже несколько раз, сомневаюсь, что он знал о моем существовании.

Но Адам дал кораблю свое название; это произошло, когда мы были с ним одни и как раз собирались пойти на прием к Джону Лангли. Он сказал об этом, подавая мне мою шаль.

– Ну вот, Эмми, все и сбылось. Прошло много времени, но когда я впервые обещал тебе, то думал, что пройдет еще больше.

Ответ застрял у меня в горле; я чуть не задохнулась от удивления.

– Что обещал, Адам?

Он, в свою очередь, тоже удивился.

– Корабль, – сказал он, – я обещал, что назову его «Эмма». И если бы только я был его владельцем, он так бы и назывался. Это Том предложил назвать его «Эмма Лангли». Я думал, ты помнишь, как я обещал тебе, – это было в первый день, когда мы приехали в наш дом.

От счастья у меня закружилась голова; я стояла, механически перебирая пальцами шаль, и отказывалась верить, что он сам вспомнил про этот день, казавшийся мне навеки потерянным. Но к моему счастью примешивался и предательский стыдливый страх: а вдруг он говорит это только из сочувствия? Иногда его доброта граничила с жестокостью. Нет, я не должна быть доверчивой дурочкой, иначе я погибла.

– А я думала, что ты сам уже забыл, – сказала я. Он накинул шаль мне на плечи, но руки его показались мне совсем чужими.

– Надо торопиться, – сказал он, – нам не стоит опаздывать.

Прием удался лишь отчасти. Люди не пожелали прийти поприветствовать содержательницу дамского отдела в магазине, поэтому комнаты наполовину пустовали. Конечно, были шампанское, цветы и музыка, и Джон Лангли крутился вокруг меня весь вечер, что само по себе было столь неслыханно, что я поверила в его искреннее расположение. Том, напротив, был мрачен и пьян. Целуя меня в щеку, он сказал:

– Эмми, если бы я устроил прием у Хансона, как и собирался, такого бы не было.

Роза тоже не преминула подойти чмокнуть меня; этот неизменный холодный поцелуй на людях – вот и все, что между нами осталось.

– Дорогая Эмми, как мило ты выглядишь! Как идет тебе этот цвет! Правда же, Адам, она мила?

И она посмотрела на него, как делала и раньше, тем самым особым взглядом, приглашающим сравнить меня с ней и вместе посмеяться над его выбором. Она была в своем репертуаре. Никак не могла оставить его в покое. Каждую секунду, когда она была рядом, она использовала, чтобы вновь и вновь показать ему, какую он сделал ошибку.

– Эмма всегда мила, – сказал Адам.

Он не церемонился с ней. Она причиняла ему неудобство, и он не скрывал это.

Губы ее искривила странная улыбка.

– Ну конечно, – сказала она и удалилась.

Кейт с Дэном не пришли. Они не приняли еще ни одного приглашения от Джона Лангли. В какой-то степени это было правильно и мудро, мы все понимали их. Том и Роза, соединившись, как бы столкнули два мира и перемешали их в своих детях, но старое поколение осталось непоправимо отчужденным, и любые попытки объединить его были бы неестественны, да и невозможны. Поэтому каждый оставался таким, как есть и на своем месте, это был самый лучший выход. На следующий день, перед тем как «Эмма Лангли» уйдет с поздним отливом в море, должен был состояться другой «прием» – у Магвайров. Он обещал быть не таким пышным, зато более веселым и шумным. Вот где будут настоящие проводы «Эммы Лангли».

Но пока еще не закончился этот вечер – оживленные беседы с мелкими торговцами, которым я казалась важной птицей, сухие приветствия тех, кто стоял выше меня на социальной лестнице, хотя и не так высоко, чтобы позволить себе проигнорировать приглашение на прием в доме Лангли. Адам весь вечер провел, стоя рядом со мной и отвечая на вопросы об «Эмме Лангли». Он был вежлив, если это казалось важным, и вежлив, даже если не казалось. Он почти не смотрел в сторону Розы, но было бы неправдой сказать, что оба мы совсем не обращали на нее внимания. Большую часть вечера она провела, сидя между Томом и Робертом Далкейтом, при этом они оглушительно смеялись собственным шуткам и всячески противопоставляли себя царящей здесь скучной респектабельности. В один из моментов, когда взрыв хохота прозвучал особенно громко, заставив всех присутствующих обернуться в сторону их компании, к нам подошла Элизабет Лангли. Пальцы ее нервно перебирали Розину опаловую брошку, которую Элизабет всегда прикалывала к кружевному воротничку. Лицо ее покраснело и стало почти безобразным. Мне было жаль ее, тем более тронуло меня знакомое выражение любви и ревности, смешавшихся на нем, – от этого не уходил еще никто из знакомых Розы. На какую-то секунду я даже узнала в этом лице саму себя.

– Посмотрите на нее! – сказала Элизабет свистящим шепотом. – Взгляните на него! Он любезничает с ней прямо на глазах у Тома! Как она ему позволяет? Как только она может? Как она осмеливается – ведь я говорила ей, предупреждала ее, какой он. Но она не хочет слушать. Она никогда меня не слушает.

Внезапно Адам резко повернулся и с такой силой поставил свой бокал на поднос, что опрокинул уже стоявшую там дюжину других бокалов. Кажется, он и не обратил внимания на осколки и пролитое шампанское. Лицо его превратилось в застывшую маску негодования. Наверное, если бы он не поставил бокал на поднос, то не удержался бы и запустил им прямо в Розу. Впервые за весь вечер он отошел от меня.

– Там приехал Джим Андерсон, мой старый приятель. Мне нужно поговорить с ним.

И он ринулся по комнате, распугивая людей своей стремительной походкой. Я заметила, что Роза тоже следит за ним, пока он уходит, и на лице у нее блуждает самодовольная улыбка.

В конце года Кон женился на Маргарет Курран, и они сыграли свадьбу, по мнению Ларри и Курранов, вполне подобающую их положению. После этого они сразу же въехали в новый дом, который Ларри построил для них, пока Кон работал в Сиднее. Дом был не большой и не маленький, а прямо в самый раз, и фирма Джексона и Магвайра гарантировала заклад в банке.