Эммуска Орчи - Неуловимый Сапожок

– Если вы убьете меня теперь, сэр Перси, – сказал он спокойно, с ненавистью разглядывая стоящего перед ним человека, – вам все равно уже не удастся уничтожить письмо, которое в данный момент находится на пути в Париж.

Как он и предполагал, после его слов сэр Перси переменил поведение. Злость исчезла с красивого лица, черты разгладились, а огонь мести в ленивых синих глазах растворился без остатка. И в следующий момент по всему старому форту прокатилось эхо веселого громкого хохота.

– Ну, месье Шуберлен! Это дивно… чертовски дивно! Понимаете ли вы это, мой д'рагой?.. Кукушкина мать, да это же самая великолепная шутка из всех, что я слышал в последнее время! Месье думает… Черт! Да я подохну от смеха… Месье полагает… что это чертово письмо, которое везут в Париж… что английский джентльмен в короткой схватке позволит отнять у себя письмо…

– Сэр Перси… – судорожно произнес Шовелен, ощутив ужас от странной мысли, мелькнувшей в его мозгу.

– Сэр, вы удивлены? – спросил сэр Перси и, вытащив из глубокого кармана своего элегантного плаща скомканный пергамент, сунул его прямо в нос Шовелену. – вот, вот оно, это письмо, которое я писал, сидя за этим столом, и тянул из вас жилы, и дурачил вас всех… Но, клянусь дохлой рыбой, вы оказались намного большим идиотом, чем я предполагал ранее. Как вы могли подумать, что эта бумага годится еще для чего-нибудь, кроме того, чтобы нахлестать вас теперь по щекам? – После чего он быстрым и резким движением действительно ударил Шовелена листком по лицу.

– Да, вам весьма приятно будет узнать, если вы еще не знаете этого, – учтиво добавил он, – что именно за письмо ваш друг гражданин Колло с такой горячей поспешностью везет теперь Робеспьеру… Оно совсем маленькое, и в стихах… Я сам написал его, сидя у себя наверху, когда вам казалось, что я храплю, насосавшись бренди… Но бренди можно вылить и за окно… Или вы и в самом деле решили, что я все это выпил? Но, как вы помните, я ведь даже сказал вам, что не настолько пьян, как вам кажется… Итак, письмо написано по-английски… Оно гласит:

Неплохой стишок я сочинил, не так ли, месье? Я думаю, он доставит огромное удовольствие вашему другу и начальнику, гражданину Робеспьеру. Особенно если его хорошо переведут… Ваш коллега гражданин Колло сейчас находится на пути в Париж… Да, да, месье, вы верно напомнили мне, именно сейчас… Зачем же я буду убивать вас? Господь пока еще не лишил меня чувства юмора.

Пока он говорил это, на Сен-Жозеф уже закончили отбивать третью молитву. С форта и со старого шато донеслись пушечные выстрелы.

В Булони настал час открытия ворот, всеобщей амнистии и освобождения порта.

Шовелен побагровел от бессильного гнева, страха и позора. Он было рванулся к двери в слепой надежде позвать на помощь, однако сэр Перси уже достаточно наигрался. Время не стояло на месте, мог вернуться Эбер со своей охраной; пора было подумать и о собственной безопасности. Стремительно, словно пантера на охоте, сэр Перси преградил путь своему врагу, схватил его и втолкнул обратно в комнату. На полу валялись приготовленные Эбером кляп и веревка, которые тот бросил, перед тем как отправиться в церковь со старым аббатом. Ловкими и сильными руками Блейкни очень быстро превратил Шовелена в беспомощную и молчаливую мумию. Бывший посол, после изнурительного напряжения последних четырех дней придя к такому страшному результату, совершенно потерял и физические, и духовные силы, в то время как Блейкни, могущественный, сильный и бесконечно невозмутимый, был свеж и душой, и телом. Закончив обдумывать свои действия в этой партии и все подготовив, он спокойно проспал полдня, после чего так же спокойно и четко проделал свои ходы.

Убедившись, что веревка завязана прочно и кляп надежен, он уверенно поднял на руки беспомощное тело и перенес его в ту комнату, где Маргарита томилась последнюю часть дня. Положив врага на кушетку, сэр Перси посмотрел на него с презрением и состраданием одновременно. Свет лампы из соседней комнаты падал прямо на неподвижно лежащего Шовелена. Казалось, он и вовсе лишился сознания, поскольку глаза его были закрыты, однако его крепко связанные руки то и дело судорожно вздрагивали.

Сэр Перси, добродушно пожав плечами, уже хотел было выйти, но, вспомнив о чем-то, вернулся, достал из жилетного кармана листок бумаги и вложил его в дрожащие пальцы своей жертвы. На листке было запечатлено все то же четверостишие, которое через двадцать четыре часа будет доставлено Робеспьеру.

Затем Блейкни решительно вышел из комнаты.

Когда сэр Перси вернулся, леди Блейкни стояла около стола, одной рукой опираясь на спинку стула; вся ее фигура застыла в напряженном мучительном ожидании.

В эти решающие мгновения, когда его драгоценная жизнь была поставлена на карту, она ни на мгновение не потеряла присутствия духа и мужества. А в тот момент, когда он схватил подсвечники, каким-то шестым чувством вдруг поняла, что именно он собирается сделать и чего он ждет теперь от нее.

Как только комната погрузилась во тьму, Маргарита силой удержала себя, чтобы не сделать ни малейшего движения; услышав возню, она совсем успокоилась, поскольку не сомневалась, что он ни за что не позволит им вырвать из своих рук такой оскорбительный документ. Когда же наступило всеобщее замешательство, когда все солдаты рассеялись кто куда, а комната опустела и Шовелен остался один, она тихонько затаилась в самом темном углу комнаты, боясь даже дышать, и ждала от него знака.

Она не могла его видеть, но постоянно чувствовала его присутствие где-то рядом и знала, что он ее мысленно просит ждать… И она тихо следила за каждым шорохом, в любое мгновение готовая броситься на его зов и помочь или же сколько угодно оставаться неподвижной и ждать…

И лишь только после того, как беспомощное тело ее врага было убрано из комнаты, она покинула темный угол; свет лампы освещал ее золотистые волосы, нежный румянец щек и пляшущее в ее торжествующих глазах пламя любви.

Именно такой он и увидел ее, вернувшись, и на мгновение застыл в дверях – радость видеть ее вдруг оказалась настолько сильной, что он не сразу смог даже двинуться к ней навстречу. Он сразу же забыл о всех перенесенных мучениях, унижениях, о все еще грозящей опасности, он помнил теперь лишь о том, что она его любит, а он боготворит ее.

И в следующее мгновение Маргарита уже упала в его объятия. Вокруг все было тихо, только в дверях на валу мягко шелестел дождь да откуда-то издалека доносились музыка, крики и смех народного гуляния.