Эммуска Орчи - Сапожок Принцессы

У Маргариты хватило сил лишь на то, чтобы отстраниться. Сердце ее было разбито страданием. Вместе с возвращением сознания к ней вернулась страшная мысль: «Что с Перси? Что с Арманом?»

Она ничего не знала о том, что произошло после. Она помнила лишь радостную песню «Боже, храни короля!», которая означала смерть.

– Сам же я, – заключил Шовелен, – против своей воли вынужден вас оставить. Au revoir, прекрасная леди. Надеюсь, мы скоро встретимся в Лондоне. Быть может, я вас увижу в парке на вечере принца Уэльского? Или нет? Ну, хорошо. Au revoir. И прошу вас, передайте от меня привет сэру Перси Блейкни.

И, еще раз с иронической улыбкой и поклоном поцеловав ей руку, он исчез вслед за солдатами на тропе, сопровождаемый невозмутимым Дега.

Маргарита закрыла глаза, вслушиваясь в удаляющиеся поспешные шаги четверых мужчин. Природа была настолько безмолвна, что, приложив ухо к земле, можно было по звуку шагов и по скрипу старых колес повозки отчетливо различить, как они решительно повернули на дорогу и двинулись дальше. Как долго лежит здесь, она не могла определить, совсем потеряв счет времени. Будто во сне, смотрела она на залитое лунным светом небо и слушала монотонный рокот волн. Свежий воздух с моря был словно бальзам для ее измученного тела. И весь этот пустынный берег, казалось, был погружен в безмолвную дрему. Но рассудок ее все продолжал терзаться этой непрекращающейся пыткой неведения.

Она не знала! Не знала даже сейчас, где Перси. Не в руках ли солдат Республики, не подвергается ли, как и она, глумлению и издевательствам безжалостного врага? Не знала, не лежит ли безжизненное тело Армана здесь в хижине, в то время как Перси спасся лишь для того, чтобы узнать, что его жена своими руками привела Армана и его друзей к смерти.

Боль измученного тела была столь велика, что она всерьез полагала навсегда уже остаться на этом берегу, отрешившись от всех беспокойств, страстей, от всех интриг последних дней. Здесь, под этим ясным небом, под звуки моря, под ласковый осенний ветер, нашептывающий ей последнюю колыбельную… Было пустынно и тихо, как в сонном царстве; последнее слабое эхо повозки умерло далеко-далеко вдали.

Вдруг раздался самый странный, самый неподходящий для этого места звук, нарушая тишину уединенного побережья. Он был настолько странным, что затих даже легкий ветерок и камешки перестали осыпаться по склону. Настолько странен, что измученная и сломленная Маргарита решила – это предсмертное благотворное бесчувствие играет с ней на пороге смерти дивную и загадочную шутку. Но совершенно отчетливый, чисто британский голос повторил:

– Черт побери!

Чайки снова проснулись в гнездах и осмотрелись с удивлением. Где-то вдалеке ухнула сова, важно нахмурились высокие скалы от такого неслыханного святотатства. Маргарита не поверила своим ушам. Приподнявшись на руках, она напряглась, пытаясь понять, что означает этот совершенно земной звук. Но все стихло. Тишина вновь придавила собой окружающую пустоту.

Но вот Маргарита, продолжавшая находиться в состоянии полубреда, которой казалось, что она грезит в холодном лунном свете, вновь услышала этот же голос. Сердце ее замерло, глаза расширились, она смотрела вокруг, боясь обмануться.

– Чертовская жизнь! Надеюсь, этим проклятым парням удастся избегнуть подобной экзекуции.

На этот раз сомнений не было – лишь с единственных в мире губ могли слетать такие слова, произнесенные таким сочным, тягучим, манерным тоном.

– Черт! – раздалось опять. – Дьявольщина! Я слаб, как крыса!

В одно мгновение Маргарита оказалась на ногах. Уж не снится ли ей это? Или огромные каменистые скалы и есть врата рая? Или свежий ветер неожиданно донес до нее на ангельских крыльях счастливую светлую весть из райской обители? Или у нее просто начались галлюцинации?

Бедная женщина напряженно оглядела высокие скалы, уединенную хижину и широко раскинувшееся каменистое побережье. Где-то здесь или там, выше или ниже, за валуном или в расщелине, скрывается от ее страстных горячечных глаз владелец этого голоса, который некогда раздражал ее, теперь же может сделать счастливейшей женщиной в Европе, если только она найдет его.

– Перси! Перси! – истерически закричала она, мучаясь сомнением и надеждой. – Я здесь! Иди ко мне! Где ты? Перси! Перси!

– Как хорошо ты меня зовешь, дорогая, – ответил все тот же сонный, тягучий голос. – Но, черт меня раздери, я не в силах подойти к тебе, эти проклятые лягушатники растянули меня, словно гуся на вертеле, и я слаб, как мышь… Я не могу сделать ни шага.

Маргарита все еще не понимала. Через несколько мгновений она опять услышала столь дорогой для нее манерный голос, но, увы, с незнакомыми нотками слабости и страдания; она была в полной растерянности. Вокруг никого не было… Разве что только скалы… Великий Боже!.. Еврей?! Она сошла с ума или бредит.

К бледному лунному свету была обращена его спина, он пытался ползти, едва приподнимаясь на обессилевших руках.

Маргарита подбежала к нему, обхватила его голову руками… и заглянула прямо в синие, добродушные и, казалось, удивленные глаза, светящиеся сквозь полуразрушенную маску еврея.

– Перси… Перси… Муж мой, – судорожно воскликнула она, теряя сознание от радости. – Благодарю тебя, Боже! Благодарю тебя!

– Ах, д'рагая, – добродушно прервал он, – скоро мы это сделаем вместе. Но сможешь ли ты снять эти проклятые веревки и освободить меня от неэлегантных довесков?

Ножа у нее не было, пальцы были слабыми и оцепеневшими, но она работала зубами, и обильные слезы радости капали на туго спутанные ноги.

– Чертовская жизнь, – сказал он, когда наконец после бешеных усилий с ее стороны веревки были отброшены прочь. – Однако я удивлен, возможно ли было подобное когда-либо ранее, чтобы английский джентльмен был избит проклятыми иностранцами, не попытавшись даже дать сдачи?

Было совершенно ясно, что он страдает от острой физической боли; когда все веревки были сняты, он остался лежать, словно мешок.

Маргарита беспомощно огляделась вокруг.

– О, хотя бы каплю воды на этом проклятом побережье, – закричала она почти в отчаянье, увидев, что муж едва не теряет сознание.

– Нет, д'рагая, – пробормотал он с добродушной улыбкой. – Лично я предпочел бы каплю хорошего французского бренди! Если ты заберешься в карман этого старого грязного тряпья, ты найдешь там мою флягу… Будь я проклят, если могу двинуться.

Выпив немного бренди, он заставил Маргариту сделать то же самое.

– Ах, теперь лучше, значительно лучше. А, моя девочка? – сказал он с довольным вздохом. – Хэй-хоп, какая веселая шутка для сэра Перси Блейкни, баронета, – быть обнаруженным своей женой, да еще и узнанным, увы, – добавил он, проведя по подбородку рукой, – я не брился часов двадцать и, должно быть, выгляжу отвратительнейшим субъектом. А что касается этих кудрей… – Он сдернул со смехом лохматый парик с пейсами и блаженно вытянул тело, уставшее от долгих часов сутулости. После этого он, несколько приподнявшись, посмотрел долгим и испытующим взглядом в голубые глаза жены.