Сидони-Габриель Колетт - Невинная распутница

Но он молчит, продолжая машинально держать себя за бороду обеими руками…

Минна встаёт, пожимая плечами:

– Ну так сбрей бороду! Или не сбривай! Или же сбрей наполовину! Подстригись под льва на манер пуделей! Но сделай хоть что-нибудь и сдвинься с места, потому что нет сил смотреть на тебя, застывшего, будто статуя!

Антуан краснеет. Словно помолодев от унижения, он думает: «Её счастье, что она мне жена. Если бы в этот момент она была всего лишь кузиной, я бы её проучил как следует!» И он направляется к двери, стоически не поцеловав супругу.

Оставшись одна, она бежит к звонку:

– Шляпку, перчатки, живо!

Она нервничает, она летит словно на крыльях… Ах, как прекрасна жизнь, едва лишь на неё упал золотой отблеск опасности! Наконец-то! Одного взгляда на этого маленького, мертвенно-бледного Кудерка, а затем ощущения вялого тепла, вдруг разлившегося по желудку, и этой дрожи в лодыжках оказалось достаточно, чтобы она поняла: это предвестие чего-то гибельного, некой угрозы, которая, быть может, ещё сама не ведает о своём появлении на свет… И эта угроза ощутима настолько, что способна заполнить собой пустыню жизни, способна заменить счастье, любовь – ах, какая восхитительная надежда!.. Она бежит и останавливается только на пороге Ледового дворца, чтобы придать должное выражение лицу и перевести дух… Затем, тщательно подготовив свой выход, она спускается на дорожку, положив ладонь на рукав человека в зелёном облегающем костюме.

– Ах, мой шнурок, простите…

Она наклоняется, открывая взгляду тонкую сухую щиколотку и немножко выше… «Ноги пажа, какое чудо…» Выставив грудь вперёд, она скользит по льду ни на кого не глядя, с улыбкой акробата, совершающего смертельный прыжок. Она знает, что он здесь – стоит, облокотившись об ограждение. Ей нет нужды смотреть на него. Она видит его в собственной душе, она смогла бы заштриховать уверенной рукой все тени, все впадины, появившиеся на этом исхудалом детском лице под влиянием медленно действующего яда. Она скользит в горделиво-лихорадочном возбуждении, с восторгом спрашивая себя: «Если он приблизится ко мне, то поклонится или убьёт?»

Захватывающая игра продолжается. «Я не уйду первой!» – даёт себе клятву Минна, и всё существо её напрягается в ожидании схватки. Каток постепенно заполняется людьми. Многие смотрят на Минну, которая побледнела и слегка задыхается, не теряя при этом присущего ей изящества. А тот по-прежнему стоит у ограждения. На какое-то мгновение она останавливается у кромки дорожки, скрестив руки и держась очень прямо. Он сидит напротив, застыв перед стаканом грога… Она думает, что уже поздно, что Антуан скоро вернётся и будет беспокоиться о ней, она предугадывает засаду у выхода – со слезами и мольбами, скрывающими в себе угрозу…

– Моё почтение, мадам, я сложил бы своё восхищение к вашим ногам, но увы! – мне мешают коньки!

Кто же это заговорил в её грёзах? Минна узнаёт мягкий глухой голос… Она обращает на собеседника сомнамбулический взор, постепенно вспоминая его, словно бы возвращаясь откуда-то издалека…

– Ах, это вы… Здравствуйте, господин Можи.

Он целует руку в перчатке; она изучает его широкий шишковатый лоб, короткий нос, свидетельствующий о вспыльчивости и решимости, голубые глаза, утерявшие прозрачность, и надутый рот толстого ребёнка…

– Вы устали, маленькая мадам?

– Да, немного… Я уже давно катаюсь…

– Эгоистичная юность! Неужели этот маленький Кудерк собирается вальсировать с вами до смерти?

Минна отметает это предположение жестом и словами:

– Я никогда не каталась с господином Кудерком! Можи и бровью не повёл.

– Я об этом знал…

– Да?..

– Разумеется. Просто мне было приятно услышать это от вас. Вы уходите? Разрешите посадить вас в карету?

Она кивает, становится очень любезной – потому что тот рядом. А тот встаёт и кидает на стол несколько монет. Она останавливается, он останавливается… Она пытается определить, какой выход ближе, и видит, что Жак Кудерк одновременно с ней делает три шага налево, затем три направо… Изумительная игра! Словно английская пантомима. У клоунов, которые больше всего забавляют публику, совершенно такой же мучной цвет лица, такие же комично-резкие движения ожившего покойника…

– Идёмте! – произносит Минна очень громко.

Марионетка по другую сторону дорожки неотступно следует за счастливой парой. Желая изведать опасность до конца, Минна склоняется к Можи, касаясь его плеча, смеётся, показывая профиль, и гибкая спина её вздрагивает в предвкушении, в восхитительном ожидании… «Пусть это будет нож, или пуля, или удар железной трости по затылку! – молит она еле слышно. – Но пусть случится хоть что-нибудь, такое ужасное или такое блаженное, чтобы жизнь вырвалась на свободу!»

Около гардероба она резко останавливается и поворачивается. Бледный мальчик, следующий за ними на расстоянии, также останавливается.

– Вы подождёте минутку, господин Можи? Я только сниму коньки и догоню вас… Будьте так любезны, найдите мне фиакр…

Пока журналист торопится на улицу мелким семенящим шагом толстяка, любовники стоят неподвижно, в одиночестве среди множества незнакомых лиц. Яростный блеск в глазах Минны приказывает Жаку Кудерку осмелиться на поступок, бросает ему вызов, подавляет его своим презрением… Но незримая нить, которая связывала их, вдруг словно обрывается, и он трусливо проходит мимо, понурив голову и втянув плечи…

На улицу уже опустился покров печальных весенних сумерек; фиолетовая дымка, усеянная жёлтыми огнями, с такой влажной ласкою касается щёк, что кажется, будто это лист душистой пальмы или цветущая ветвь яблони… Минна с натянутыми до предела нервами поражена и с наслаждением вдыхает тёплый воздух, чуть колеблемый дуновением лёгкого ветерка…

– Хорошо, не правда ли? – отвечает Можи на её еле заметный вздох. – Посмотрите-ка на этот зелёный закат, у меня от него разливается голубизна в душе!

– Как чудесно! Вы нашли фиакр, господин Можи?

– Вы непременно хотите заполучить этот гроб на колёсах? Здесь можно встретить только бесстыжих мародёров или же добряков на разбитых колымагах…

– О нет! Напротив, мне хочется пройтись пешком… И она молча устремляется к дому, не ожидая ответа Можи.

– Ах, маленькая мадам, – сипит, задыхаясь, её спутник. – Вот когда я начинаю с сожалением вспоминать об Ирен Шолье…

– Неужели? Почему же?

– Да потому что она каракатица – шесть дюймов ножек, а затем сразу начинается голова – и рядом с ней я кажусь высоким и стройным мужчиной, порывистым и стремительным юношей! Тогда как рядом с вами… мы вдвоём напоминаем басню: «Бульдог однажды полюбил левретку…» Но под крышей я обретаю все свои выдающиеся качества! Не стану скрывать, что я мужчина от пяти до семи, мужчина для дома и для умных разговоров после любви! (Боже мой! Уже улица Бальзака! Я должен успеть во всём признаться вам до Звезды!) Итак, я говорил, что внушаю доверие, с охотой принимаю его, но никогда не возвращаю назад, я советую и расточаю похвалы. Нужно ли добавлять, что я умею охлаждать напитки, заваривать чай и исполнять все обязанности горничной, а также…