Жюльетта Бенцони - Рабыни дьявола

Теперь, когда она находилась на пути в Константинополь, куда ей так хотелось попасть, Марианна обнаружила, что это желание исчезло! Ей больше не хотелось снова проникнуть в незнакомый мир, населенный незнакомыми лицами с незнакомыми голосами, причем проникнуть в него в одиночестве, в ужасном, отчаянном одиночестве! И в довершение всего везущий ее туда корабль носит по иронии судьбы имя человека, которого она любила и считала навеки потерянным для себя!

«Это моя вина, – с горечью подумала она, – я получила только то, что заслужила! Я хотела обмануть судьбу, заставить Язона капитулировать, мне не хватило веры в его любовь! Если бы можно было повернуть время вспять, я сказала бы ему все, если бы он по-прежнему желал меня, я уехала бы с ним, куда он захотел бы, и чем дальше, тем лучше!..»

Только теперь уже слишком поздно, и охватившее ее чувство беспомощности было таким сильным, что она разразилась рыданиями, закрыв лицо руками. Такой и нашел ее Теодорос, когда, привлеченный шумом, он просунул голову в дверь.

Марианна была настолько погружена в свою безысходность, что не услышала, как он вошел. Какое-то время он смотрел на нее, не зная, что делать, как любой мужчина перед женским горем, причина которого ему неизвестна. Но, убедившись вскоре, что слезы вот-вот сменит истерика, что молодая женщина дрожит, как лист, что она испускает невнятные восклицания и задыхается, он поднял ей голову и спокойно дал пощечину.

Рыдания сразу же прекратились. Вздохи тоже, и Теодорос спросил себя, не слишком ли сильно он ударил. Марианна смотрела на него расширенными глазами, но невидящим взглядом. Она словно превратилась в статую, и он приготовился встряхнуть ее, чтобы вывести из странного оцепенения, когда внезапно она сказала совершенно спокойным голосом:

– Спасибо! Теперь мне лучше!

– Вы испугали меня, – с облегчением вздохнул он. – Я не понял, что с вами произошло. Вы хорошо поспали, однако. Я знаю, я несколько раз заходил сюда!

– Я и сама не знаю, что на меня нашло. Мне снились странные сны, и затем, проснувшись, я думала о разных вещах… вещах, которые я утратила!

– Очевидно, вам снился этот корабль. Я слышал… вы произносили его название!

– Нет, не корабль, а человек, который носит такое же имя!

– Человек… которого вы любите?

– Увы, да… и которого я никогда не увижу!

– Почему? Он умер?

– Может быть… Я не знаю!

– Тогда, – сказал он, снова возвращаясь к «ты», что было, видимо, для него непроизвольным, – почему ты говоришь, что не увидишь его? Будущее в руках Господа, и пока ты не увидишь труп своего возлюбленного или его могилу, ты не смеешь говорить, что он умер. Ты действительно женщина, раз тратишь силы на слезы и причитания, когда мы еще в опасности. Что ты скажешь командиру корабля? Ты об этом подумала?

– Да. Я скажу, что направлялась в Константинополь к дальнему родственнику. Он знает, что у меня больше нет семьи: он поверит мне…

– Тогда поторопись подготовить твою историю, потому что он придет к тебе не позже чем через час. Человек в белом сказал мне это. Он дал мне также эту ткань, чтобы ты смогла хоть как-то одеться. На борту этого корабля нет женской одежды. Я должен также принести тебе поесть…

– Я не хочу, чтобы из-за меня у вас было столько хлопот! У такого человека, как вы!

Улыбка промелькнула у него на губах, чуть осветив суровое лицо.

– Я твой преданный слуга, княгиня. Мне надо хорошо играть свою роль. Для здешних людей это вполне естественное поведение! И затем, ты должна чувствовать голод…

В самом деле, одно упоминание о еде заставило Марианну почувствовать, что она умирает от голода. Она с жадностью проглотила то, что он принес, после чего помылась, задрапировалась в кусок шелка, купленный, видимо, сэром Джемсом на память о путешествии, и… почувствовала себя бодрей.

Вновь обретя спокойствие, она приготовилась к визиту хозяина. Когда он уселся на стуле, она горячо поблагодарила его за гостеприимство и проявленную о ней заботу.

– Теперь, когда вы отдохнули, – сказал он, – не сообщите ли вы по меньшей мере, куда я должен вас отвезти. Мы находимся, я уж говорил вам, на пути в Константинополь, но…

– Константинополь мне отлично подходит, сэр Джемс. Именно туда я направлялась, когда случилось кораблекрушение. Я отправилась в путешествие… уже довольно давно, чтобы встретиться там с одним из членов семьи моего отца. Он был француз, вы это знаете, и когда я бежала из Англии, то приехала во Францию в надежде найти кого-нибудь из его родственников. Но не осталось никого… или почти никого! Пожилая кузина, находящаяся под надзором императорской полиции, сказала мне, что в Константинополе живет один из наших дальних родственников, который, безусловно, будет счастлив принять меня, и что путешествие – лучшее утешение. Так что я поехала, но несчастный случай заставил меня провести несколько месяцев на острове Наксос. Там я и познакомилась с Теодоросом, моим слугой. Он спас меня от гибели, дал мне пристанище и ухаживал за мною, как мать. К несчастью, на нас напали пираты…

Сэр Джемс так широко улыбнулся, что его бакенбарды поднялись до ушей.

– Он действительно очень предан вам. Получить такого слугу – большое везение. Итак, я отвезу вас в Константинополь. Мы будем там, если ветер останется попутным, дней через пять-шесть. Но я зайду на Лесбос, чтобы достать для вас какую-нибудь одежду. В таком наряде вам нельзя выйти на берег! Безусловно, это очень красиво, но мало соответствует существующим обычаям. Нельзя забывать, что мы уже на Востоке.

Он говорил теперь непринужденно, размякнув от откровенности Марианны, радуясь этому уходу в прошлое, смешивая перспективы предстоящего краткого путешествия вместе с воспоминаниями о былых днях, которые на время вернули их обоих на зеленые лужайки Девоншира.

Марианна довольствовалась тем, что слушала его. Ей стало не по себе, когда она обнаружила, с какой легкостью может убедительно лгать. Она смешала правду с вымыслом так умело, что это изумило и встревожило ее. Слова лились сами собой. Она даже заметила, что теперь получила удовольствие от этой комедии, которую ей приходилось играть, комедии без другой публики, кроме себя самой, чтобы оценить успех, являвшийся высшим проявлением ее таланта; ибо провал не кончится простым освистыванием, но вполне может завершиться тюрьмой или даже смертью. И в самом сознании опасности было что-то возбуждающее, что возвращало ей вкус к жизни и позволяло понять, что составляло силу такого, как Теодорос.

Конечно, он боролся за независимость своей страны, но он также любил любую опасность, – он выискивал ее ради неистовой радости схватиться с нею в бою и победить… Может быть, он и не стал бы отстаивать свободу, если бы это не было связано с трудными и опасными приключениями.