Лора Бекитт - Роза на алтаре

– Познакомьтесь: дочь моей супруги Маргарита, – сказал Максимилиан. – А это мадам Флери, Адель и Ролан.

Не успели присутствующие обменяться поклонами, как грянула музыка, и Адель тут же принялась нетерпеливо постукивать по полу атласными башмачками. Девушке не пришлось долго ждать: статный молодой офицер, отвесив церемонный поклон, подал ей руку и увел в центр зала.

Элиана с улыбкой провожала взглядом зардевшееся личико дочери, а Максимилиан обратился с вопросом к стоявшему рядом юноше:

– А вы почему не танцуете, Ролан?

Тот смутился. Теперь ему ничего не оставалось, как пригласить Маргариту. Девушка не произнесла ни слова и не улыбнулась, только слегка кивнула головой в знак согласия.

Когда молодые люди удалились, Элиана заметила:

– Странная девушка!

– Да, – подтвердил Максимилиан – В доме ее не слышно, не видно. Все время молчит и почти не выходит из своей комнаты. Признаться, мне стало немного жаль ее, и я настоял, чтобы она поехала на этот бал. Она нигде не бывает… Софи нашла ей жениха в австрийском посольстве. На мой взгляд, он не слишком хорош, но Маргарите, кажется, все равно.

«А ты не пытался с нею поговорить?» – хотела спросить Элиана, но вместо этого полюбопытствовала:

– Софи в Париже?

– Нет, она уехала в Вену по какому-то делу, – довольно равнодушно ответил Максимилиан, и женщина подумала о том, что, очевидно, супруги мало интересуются жизнью друг друга.

Между тем вечер продолжался. Адель танцевала без отдыха; ее лицо раскраснелось от удовольствия, глаза сияли, как лунные камни, она кокетливо улыбалась молодым людям и хохотала над их шутками.

Ролану, как ни странно, пришлось по душе общество Маргариты; кажется, ему даже удалось ее разговорить.

Элиане не хотелось танцевать. Хотя в моду вновь вошли напудренные парики, шитые золотом бархатные камзолы, шелковые чулки и узкие туфли, это мишурное великолепие мало напоминало женщине дни ее юности.

Возможно, она чувствовала бы себя лучше, если б рядом находился Бернар?

Когда она решила ехать домой, Максимилиан лично проводил ее до кареты. Адель и Ролан уже сели в экипаж, а Элиана немного задержалась возле крыльца.

Стало прохладно. Мимо них, вперед по длинной аллее, прошло несколько дам; они кутали обнаженные плечи в роскошные боа и смеялись. Следом спешило трое мужчин в парадных сюртуках и обтянутых черным шелком высоких шляпах. В глубине парка сияли гроздья таинственных огней, в воздухе плыли звуки доносящейся из дворца чарующе-прекрасной музыки.

Максимилиан поцеловал Элиане руку, и ей вдруг показалось, что она так же молода душой, как и четверть века назад.

– Раньше я грезил о счастье, которое ждет меня в будущем, теперь ищу его в прошлом. Я становлюсь сентиментальным. Возможно, это признак надвигающейся старости.

Элиана подняла глаза и заметила, что он смотрит в пространство так, точно видит не сумерки, вуалью ложившиеся на лица, скрывающие предметы в дымке теней, а яркий дневной свет, и женщина поняла, что он смотрит назад, в былое, где, наверное, что-то оставил, какую-то часть себя.

«А ведь мы, и правда, порой остаемся там, частицы нашей души отмирают не вдруг – постепенно, так, как откалываются куски от покрытых известью стен, и мы живем точно тени, призраки, непохожие на самих себя, прежних, – будто персонажи бредового сна. Но замечаем ли мы подобное сами, и видит ли это кто-нибудь со стороны?» – подумала Элиана.

– Все было замечательно, Максимилиан, – промолвила она. – Но мне пора.

И как всегда она сказала ему взглядом то, чего не вымолвили уста. Элиана окончательно прощала его и прощалась с ним. Она навсегда ускользала в свое будущее, и Максимилиан был уверен, что на ее долю выпадет еще немало счастливых дней. А что осталось ему?

Он молча повернулся, чуть согнув плечи, медленно поднялся на крыльцо и исчез в глубине дворца.

А тем временем Софи Клермон сидела в номере отеля, из окон которого открывался вид на улицы благородно-изящной гордячки Вены, окруженной хороводом ослепительно-ярких огней, утопавшей в архитектурном кружеве и опоясанной сверкающей лентой реки.

Она часто бывала здесь, а между тем этот город так и не стал для нее своим; находясь в нем, она чувствовала себя нежданной гостьей, случайно попавшей на чужой праздник. Впрочем, бывало, весь мир казался ей равнодушным, холодным, – возможно, оттого, что все, чем она жила, имело слишком зыбкое основание?

Софи только что проводила за порог своего любовника, молодого австрийского посланника Мальберга, и еще не успела по-настоящему одеться – лишь накинула на слегка озябшие плечи кашемировый капот. За прошедшие годы Софи пережила немало увлечений. После смерти единственного сына они с Максимилианом постепенно отдалились друг от друга, и к настоящему времени их брак практически полностью себя исчерпал. Но они продолжали жить вместе, стремясь соблюсти приличия, и с этой же целью старались скрыть свои похождения на стороне. У них был негласный договор, и это устраивало обоих.

Сначала женщина изменяла мужу из чувства мести за его душевную холодность и явное отсутствие влечения к ней, а потом, когда ее любовь к Максимилиану угасла, это превратилось просто в привычку. Он ничего не замечал или делал вид, что не замечает. Софи предполагала, что Максимилиан в свою очередь имел связи с другими женщинами, и это так же мало волновало ее. Она знала, чего стоят подобные интрижки, – малозначащие, пустые. Вероятно, он тоже мучился от неутоленных желаний и несбывшихся надежд и не мог найти утешения ни в чем.

Сейчас Софи неожиданно вспомнила Шарлотту де Ла Реньер. Фактически она добилась всего, чего не сумела добиться эта женщина. Шарлотта мечтала стать красивой – Софи из невзрачной девочки превратилась в одну из самых очаровательных дам нынешнего парижского света; Шарлотта желала, чтобы окружающие признали ее ум, – Софи слыла искуснейшей интриганкой, ее уважали и ценили в дипломатических кругах и Парижа, и Вены. И, наконец, она получила Максимилиана. И все же она не была счастлива.

Перестав ощущать себя жертвой, Софи некоторое время упивалась ролью покорительницы сердец, но потом ей это наскучило. Она всю жизнь мечтала о взаимном горячем чувстве, но долгая неустанная борьба с неуловимым врагом – навязчивыми мыслями и страхами – изнурила ее, опустошила душу. Она стала слишком расчетливой, осмотрительной, разумной и растеряла свой пыл. Постепенно Софи привыкла воспринимать мужчин не иначе как партнеров в дипломатической игре, снисходительно принимать их ухаживания и хладнокровно выслушивать комплименты. Их слова больше не проникали ей в сердце.

Женщина хотела чувствовать себя непринужденно и в то же время боялась раскрыться, желала властвовать и одновременно ей нравилось казаться слабой. Она подозревала, что многие мужчины знакомились с нею с целью получить какую-нибудь выгоду, а другие, напротив, видели в ней лишь инструмент для получения удовольствия. Однако несколько месяцев назад ей, кажется, удалось встретить того, кто восхищался ее умом и вместе с тем испытывал к ней восторженную страсть.