Жаннетта Беньи - Флорентийка и султан

Кроме капитана Дюрасье никто из офицеров фрегата «Эксепсьон» не рискнул занять место за обеденным столом. Некоторые и вовсе стояли, зажав руками рты. От разрубленной на части крысы исходил тошнотворный запах, и поведение капитана Дюрасье не могло не вызвать удивления.

Фьора сидела отвернувшись, но будто какая-то неведомая сила приковала ее к креслу. Она говорила себе, что нужно немедленно подняться и уйти. Однако что-то по-прежнему держало ее в кают-компании. Она и сама не могла понять в чем дело. Может быть, ей было интересно, что случится дальше?

– А вот еще специи для наших гурманов,– с издевательской улыбкой добавил капитан Дюрасье, посыпая перцем лоснящуюся от жира шкурку.

Покончив с перцем, капитан Дюрасье уселся и поставил перечницу на место.

– Боюсь только, господа,– добавил он язвительным тоном,– что ванили у нас нет.

Подперев рукой подбородок, капитан Дюрасье стал внимательно смотреть на своих гостей.

Дальше тянуть уже было невозможно и, неумело взяв в руки вилки и ножи, капитан Рэд и Лягушонок приступили к обеду. Они вертели куски крысы в разные стороны, озабоченные одной мыслью: неужели это придется есть?

Наконец, юноша, шмыгнув носом, повернулся к своему одноногому приятелю.

– Может быть, поменяемся?

Капитан Рэд со вздохом посмотрел на свое блюдо.

– Пожалуй, нет,– морщась произнес он.– Мне совесть не позволит…

Капитан Дюрасье участливо осведомился:

– Может быть, у вас плохой аппетит, господа?

Одноногий кисло ответил:

– Мой желудок всегда подводит меня в самые ответственные моменты.

– Как я понимаю вас,– съязвил Дюрасье.– Знаете, у меня тоже бывает такое. Ну что ж, я вижу, что у нас много общего.

Если капитан Рэд еще хоть как-то мог управляться с вилкой и ножом, то Лягушонку такая премудрость была неведома. Отложив вилку в сторону, он взял крысу одной рукой, а другой принялся осторожно резать скользкую тушку. У него долго ничего не получалось и, в поисках совета, он посмотрел на своего старшего друга.

У капитана Рэда дела шли лучше. Он уверенно воткнул вилку и принялся с ожесточением пилить ножом мокрую шерсть крысы.

Фьора почувствовала, что у нее к горлу подкатывает тошнота и схватилась рукой за живот.

– Капитан, мне нужно уйти,– слабым голосом проговорила она.– Я не могу смотреть на это.

Дюрасье мило улыбнулся.

– Ну, что вы, наша дорогая гостья. Вам, наверное, прежде не приходилось так развлекаться.

Фьора с отвращением посмотрела на капитана.

– Вы хотите сказать, мессир Дюрасье, что это национальный французский обычай – кормить матросов вареными крысами?

Дюрасье, как ни в чем не бывало, развел руками.

– Таковы суровые законы моря, госпожа Бельтрами.

Тем временем нож, которым одноногий моряк пилил тушку крысы, уперся в кости. Прорычав какое-то ругательство, он отложил приборы в сторону и довершил дело руками.

Оторвав от крысы кусочек бледно-розового мяса, покрытого шкуркой, старый пират осторожно положил его в рот.

То же самое сделал и сидевший рядом с ним юноша. Мясо оказалось горьким и жестким. Шкура мешала жевать, но одноногий, чувствуя на себе пристальный взгляд капитана, постарался побыстрее расправиться с кусочком мяса.

Кое-как разжевав и проглотив его, капитан Рэд отодвинул от себя тарелку. На лице его появилось такое страдальческое выражение, что сидевшего рядом лекаря господина де Шарве просто передернуло.

Юноша и вовсе не мог жевать и уже хотел было выплюнуть застревавший у него в горле кусок мяса, когда капитан Дюрасье холодно произнес: , Съесть все, до последнего кусочка.

Лишь вмешательство Фьоры спасло их. Не выдержав, она вскочила из-за стола и воскликнула:

– Ради всего святого, мессир Дюрасье, прекратите это издевательство! Вы уже вполне достаточно продемонстрировали свою власть над этими несчастными. Мы все это поняли, теперь достаточно. Прекратите это жестокое зрелище. Немедленно. Иначе... иначе... я не знаю, что сделаю.

Капитан Рэд и Лягушонок переглянулись. У них появился шанс избежать продолжения наказания.

Капитан Дюрасье, повернувшись к Фьоре, едва заметно улыбнулся и наклонил голову.

– Желание такой очаровательной гостьи, как вы,– сказал он,– для меня закон. Хорошо, уберите от них блюда.

Фьоре было неприятно оставаться в этом обществе и она уже намеревалась уйти, но неожиданно силы покинули ее, и она рухнула в кресло, потеряв сознание.

– Ее нужно вынести отсюда! – воскликнула Леонарда, вытаскивая веер.– Здесь ужасный воздух. Господин капитан, помогите мне.

Слуги вынесли Фьору из комнаты, а следом за ней, квохча и кудахтая, как курица, бежала Леонарда.

– Осторожнее, осторожнее.

Когда девушку вынесли из кают-компании, капитан Дюрасье, потирая руки, сказал:

– И все-таки я не могу отказать себе в удовольствии примерно наказать бунтовщиков. Господа офицеры, собирайте экипаж.

Через несколько минут на палубе фрегата «Эксепсьон» началась очередная экзекуция. Капитан Дюрасье вышел на мостик и, радостно улыбаясь, сообщил матросам о своем решении:

– Итак, друзья мои, причина бунта и его зачинщики выявлены. На основании власти, врученной мне богом и королем, я приказываю четверых зачинщиков бунта повесить, а одного подвергнуть наказанию плетьми. Пятьдесят ударов кнутом,– он сделал знак рукой надсмотрщикам.– Начинайте.

Разумеется, зачинщиками бунта капитан Дюрасье посчитал одноногого моряка и его юного спутника, а также Жоффруа и Гарсию. Старик Вилардо стоял сейчас на нижней палубе, со страхом ожидая бичевания.

Вскоре его уложили на длинную скамью, безжалостно сорвав парусиновую рубаху и обнажив спину.

– Раз, два, три...

Ужасные крики старика Вилардо, которого нещадно лупили смоченными в воде кожаными кнутами, доносились до трюма, куда снова швырнули Лягушонка и капитана Рэда. Компанию им также составляли Жоффруа, Гарсия и негр Бамако. Он по-прежнему сидел в трюме, закованный в кандалы и меланхолически что-то напевал на незнакомом языке.

Капитан Рэд, сидя со связанными за спиной руками у стенки, криво улыбнулся.

– Вот так всегда,– пробурчал он.– Он отделался плетьми, а нам достанется веревка. Как мне все это знакомо.

Тут взгляд его упал на щель в стене, и, одноногий пират снова приложился к ней глазом.

Трон нубийского царя Югурты был на месте. Золото сияло так ослепительно, что старый морской волк не выдержал и зажмурился.

– Всемилостивейший господь, да пребудет со мной твое прощение. Будь ко мне снисходителен и благослови меня,– неожиданно запричитал великан Жоффруа, от которого меньше всего можно было ожидать такой душевной слабости.

Он стоял на коленях у противоположной стены трюма и молился, ударяясь головой в пол.