Катарина Фукс - Падение и величие прекрасной Эмбер. Книга 2

– Ты сейчас правду говоришь мне или снова сочиняешь? – спросила я.

– Нет, сейчас – правду.

– Тебе повезло. Но я бы не хотела, чтобы ты и дальше вела себя так. Мне придется поговорить с Анхелой, хотя ты, наверное, сочтешь это предательством с моей стороны.

– Не знаю, – честно отозвалась она.

– Ты следила за мной в саду?

– Я просто увидела, как ты вышла.

– Где ты пряталась в саду?

– Сидела на дереве?

– А как ты узнала, где моя комната?

– Просто смотрела. Увидела, как ты пошла…

– А как открыла окно?

– Очень просто. Кинжалом. Показать, как?

– Не нужно, – я остановила ее. – Ты, конечно, очень странная девочка. Утром решим, что делать дальше. Ты хотела записать свою сказку. Сейчас я дам тебе бумагу, перо и чернильницу. Ты часто сочиняешь подобные истории?

– Да, я хотела бы написать целую книгу, – она снова заговорила робко. – Такую как книга Назидательных новелл дона Мигеля Сервантеса.

– Тебе нравится писать?

– Да, я умею писать еще сонеты о любви…

– Скажи, Селия, ты влюблена? Ты об этом хотела поговорить со мной?

– Нет, нет… Не об этом… А сонеты всегда бывают о любви, так надо. И для того, чтобы писать сонеты о любви, совсем не обязательно самой влюбляться, надо просто знать, как пишутся такие сонеты.

– А как же это узнать?

– Надо просто прочитать много разных сонетов, которые написаны другими поэтами, тогда и узнаешь, как писать.

– И новеллы пишутся так же?

– Да.

– Но то, что ты мне рассказала, так страшно и противно. Почему ты сочиняешь так, а не иначе?

Девочка помедлила с ответом. Кажется, она колебалась, быть ли ей откровенной со мной. Наконец все же решилась.

– Если сочинишь, напишешь что-то такое противное, значит, в жизни никогда это не сделаешь.

– А тебе хочется сделать? – спросила я с интересом.

– Я думаю, любому человеку хоть раз в жизни хочется сделать что-то противное, – бесстрашно призналась она. – Даже такому чистоту и наивному, как Ана…

– Ты очень дружна с Аной?

– Да.

– Хорошо, Селия. Сейчас я дам тебе бумагу и письменные принадлежности. Я очень люблю тебя и мне бы очень хотелось еще поговорить с тобой подольше. Но ты выбрала плохое время. Тот человек, помнишь, я тебе показала его, он очень плох. Возможно даже, ему осталось жить считанные часы… – я говорила, не глядя на нее и вынимая из ящика стола стопку бумаги, чернильницу и перо. Я поставила все на стол, затем подняла голову.

Девушка стояла, понурившись. Вся ее тонкая фигурка выражала какую-то мучительную тоску.

– Благодарю тебя, – она бросила быстрый взгляд на стол, – Но я лучше сейчас не буду писать.

Я спокойно восприняла эту очередную причуду.

– Как тебе хочется, – сказала я. – Тогда ложись. Я устала и сейчас лягу. Извини, но кровать всего одна. Придется потесниться.

– Мама!

– Что еще? – я уже отвернулась и начала разбирать постель, но когда она меня окликнула, я снова повернулась к ней.

Она встала снова у окна, такая худенькая, печальная и несчастная.

– Мама, прости меня за все! За все! За то, что я плохо думала о тебе. И за то, что я сейчас так глупо приехала… Прости…

– Родная моя, но я вовсе и не сержусь. Я ведь тоже была молода и у меня были свои причуды.

Кажется, я сказала не то. Слово «причуды» обидело ее. Но я не знала, как исправить эту свою ошибку. Я очень устала и действительно хотела лечь. Девочка все стояла у окна. Я быстро сняла платье, надела сорочку, распустила волосы и заплела на ночь косу.

– Раздевайся, Селия, и ложись. Вот и для тебя сорочка.

Девочка молчала.

– Ложись. Я погашу свечу. Я очень устала. У меня от света болят глаза.

– Я постою еще немного, можно? А свечу я сейчас задую.

– Хорошо. Поступай, как знаешь, – я повернулась на бок, и глаза мои закрылись.

Я тщетно пыталась заставить себя бодрствовать еще хоть немного. Мне хотелось дождаться, пока ляжет Селия. Ведь и она устала, бедный ребенок. Но у меня уже не осталось никаких сил. Тут как раз Селия задула свечу. Я мгновенно уснула.

Проснулась я от тихого голоса, обращавшегося ко мне. Сначала я уловила лишь звучание, но не поняла смысла. Первая моя догадка была, что это зовет кто-то из слуг или Николаос… Значит, Чоки… Ему плохо…

«Но ведь дверь заперта, а голос совсем близко», – подумала я все еще в полусне.

И тотчас узнала этот тихий голос и поняла, что это Селия зовет меня.

– Мама, мама… – умоляюще произносила девочка.

Я приподнялась, опершись на локти.

Я увидела девочку у окна. Неужели она так и простояла… И не ложилась? Да, конечно. Она и не раздевалась.

– Селия! Почему ты не спишь?

– Мама!.. Прости меня, пожалуйста… Я не могу спать… Не сердись… Я эгоистка, я ужасная… Я разбудила тебя… Но я не могу… Мне очень плохо…

Я вскочила и подошла к ней.

– Что? Что с тобой? Ты больна? – встревожилась я.

– Нет, нет, это не болезнь. Я… я просто обманула тебя.

– Обманула? В чем? Несчастье с Анхелой, с Аной?

– Нет, нет, с ними все хорошо.

– Что же тогда? Что с тобой? Господи, да говори скорее! На тебя напали? Тебя изнасиловали? Там, на том постоялом дворе?

– Нет, мама, нет.

– Что же тогда, Господи?!

– Мама, не сердись на меня. Все так нескладно. Я не хотела тебе говорить. Я никому не хотела говорить…

Сердце у меня застыло в ужасе. Но все, чего я боялась, было связано с этой сферой отношений мужчин и женщин. Что случилось с дочерью? Соблазнена? Ждет ребенка? Изнасилована?.. Я с трудом заставила себя больше не перебивать ее несвязные речи своими тревожными вопросами. Я должна просто слушать, что она мне будет говорить.

– Мама, я обманула тебя. Я не из-за тебя приехала. Не для того, чтобы поговорить с тобой. Я приехала ради него. Потому что я не могу без него. Я не знала, что так бывает, что так будет… Я не могу без него… Мне лучше умереть… Я люблю его…

– Кого? – спросила я, ощущая жалобность своего голоса.

– Того… – одного из двоих, которого ты мне показала, – несвязно и мучительно залепетала она.

– Николаоса?

А кого же еще? Что за глупость! И сколько слов теперь придется потратить, чтобы все ей объяснить… Но почему все так глупо?..

– Нет… того… другого… – она едва шептала, будто ей было трудно не только говорить, но даже и дышать.

– Другого?! Что за глупости ты говоришь, Селия! Заглянула в окно, едва разглядела… Да ты ведь имени его не запомнила!

– У него два имени, я помню – умирающе шептала она. – Андреас и Чоки. Я помню. Только мне трудно произносить его имена, даже про себя. Мне сразу становится больно, сердце начинает болеть…

– Ты просто дурочка! Избалованная дурочка. Живешь не сердцем, не умом, а своими причудами. Только знай, пожалуйста, жизнь – это не назидательная новелла Мигеля Сервантеса. Что это ты себе внушила? Этот человек умирает, поняла? Может быть, он уже мертв, – жестоко закончила я.