Катарина Фукс - Падение и величие прекрасной Эмбер. Книга 2

– Нет, – сказал он, – я после выйду.

Значит, именно его отношения с Николаосом мучают ее. И почему только я не сумела отговорить ее от этого брака?! Почему я пошла у нее на поводу? Может быть, Мигель прав, и следует иметь твердые представления о добре и зле, пусть в чем-то ограниченные, но твердые.

– Я не заметила, чтобы он был встревожен, – осторожно начала я.

– Если бы! – воскликнула Селия.

– А его отношения с Николаосом… Ты ведь знала. Он все равно любит тебя.

Она посмотрела на меня непонимающе и быстро произнесла:

– Ну пусть! Пусть! Ничего нельзя изменить!

Я почувствовала, что никаких банальных утешающих фраз я не должна сейчас говорить. В это время быстрыми шагами к нам подошел Чоки. И снова – ничего пугающего, тревожного я не заметила в его облике.

Он сказал Селии, что им пора идти, и очень сердечно пригласил меня в их новый дом. Ничего более.

Все дни, оставшиеся до свадьбы Аны и Николаоса, я думала о Селии. В ее новом жилище я побывала вместе с Анхелитой, Аной и Карлосом. Чоки Анхелите понравился, и у них сразу установились дружеские отношения. Селия, казалось, позабыла свою тревогу, она увела Ану, и обе всласть наговорились.

До свадьбы оставался один день. Я потихоньку сбежала к Пересу и провела с ним несколько приятных часов, полных любви и остроумия, ни о чем больше не размышляя.

Свадьба Аны и Николаоса совсем не походила на свадьбу Чоки и Селии. Было и торжественное венчание, и парадный обед, и шумное празднество. Неожиданная щедрость Мигеля поразила меня. Я уже знала, что Николаос отказался от титула маркиза, который оставался за старшим сыном Мигеля, а также от денег и поместий Монтойя. Это было благородно. Но только ли этим была вызвана щедрость Мигеля, или он все же оценил Николаоса?

Анхелита предложила молодым заново отделать дом или даже купить новый. У Аны было богатое приданое, и здесь Николаос не возражал, это было бы не по обычаю. Но Ана неожиданно возразила матери:

– Пусть дом Николаоса остается таким, каким я его узнала, когда Николаос спас меня. А когда-нибудь после мы может быть что-то изменим.

И Николаос охотно согласился со своей молодой женой.

На свадьбе мы все были веселы, пели и танцевали от души. Я и сейчас, через столько лет, когда мне грустно, вспоминаю эту веселую и радостную свадьбу. Казалось, проклятие навсегда отвернулось от рода Монтойя.

Я осталась ночевать во дворце Монтойя. Долго говорила с Карлосом. Потом долго лежала без сна и думала о своей дальнейшей жизни. Я решила ехать в Америку. Мне казалось, что тогда мне будет легче отыскать моего старшего сына Брюса. И Санчо. Я хотела увидеть его. Мне думалось, что теперь мы будем вместе навсегда. После всего, что нам пришлось перенести. Мы и прежде понимали друг друга. И теперь поймем, еще чище и сильнее поймем и уже не расстанемся.

Я не заметила, как сон все же одолел меня.

Утром меня поразило то, что Анхелита прислала камеристку, чтобы та помогла мне одеться. Я так отвыкла от подобных услуг. Так давно меня не одевали, не причесывали. Молодая женщина в черном платье делала все быстро и ловко.

Я вышла в столовую, где меня уже ждали Анхелита, Мигель и трое мальчиков. В обычной сдержанности Анхелиты я заметила тщательно скрываемую тревогу. После завтрака я поспешила отвести ее в сторону.

– Что-то случилось, Анхела?

Она помедлила с ответом, и это еще более насторожило меня.

– Да, случилось, – наконец решительно произнесла она. – Сегодня на рассвете убит Великий инквизитор.

Самые странные предположения вихрем пронеслись в моем сознании.

– Кто убийца?

– Пока не знают. Ему удалось скрыться.

– Но почему ты так встревожена? (Господи, неужели она что-то знает?!)

– Почему? Ах, Эльвира, это Испания! Теперь могут начаться аресты. Никто не знает, как все пойдет. Быть может, начнут просто хватать всех без разбора, и не будет ни суда, ни следствия. Я думаю о детях. Конечно, первыми под подозрение попадут те, кому уже приходилось сидеть в тюрьме, находиться под судом. Но ведь это и ты, и Николаос, и Андрес…

– И, вероятно, больше половины Мадрида, – перебила я.

– Бежать в нашу горную деревню? – продолжала свои рассуждения она, не обратив внимания на мою реплику. – Но на такой поспешный отъезд могут обратить внимание.

– Нет, не трогайтесь с места, – сказала я решительно. – Ждите. Сейчас я отправлюсь в город и думаю кое-что разузнать.

– Только не делай глупостей, Эльвира.

– Положись на меня. Жди. Я уверена, что мне удастся что-то узнать.

Анхелита приказала запрячь лошадей. У меня уже сложились свои предположения о случившемся. Я подумала. Сначала я хотела поехать к Николаосу, но затем велела ехать в дом Чоки.

Карету впустили во двор. Я попросила слугу проводить меня к моей дочери. Но я еще не успела войти в дом, а Селия уже шла мне навстречу. Она все поняла по моему лицу.

– Я знаю, – быстро и тихо сказала я. – Он?

– Да, – молодая женщина чуть склонила голову.

– Давно ты знаешь? Или он только сейчас сказал тебе?

– Совсем не говорил. Я догадалась. Просил послать за тобой. Я только собралась…

– Ему надо бежать. Его легко могут заподозрить…

– Не хочет. Идем к нему. Сказал, что все объяснит, когда ты приедешь.

Мы быстро вошли в дом. Селия провела меня в спальню.

– Вот, Андрес, – быстро заговорила она, отворяя дверь. – Все как ты хотел.

Большая кровать была аккуратно застлана покрывалом, зеленым, шелковым, без единой складки. Я обернулась, ища глазами Чоки. Он сидел на большом сундуке, откинувшись к стене, с таким видом, будто все вокруг: эта комната с ее убранством, этот дом, вся эта жизнь уже не принадлежали ему.

– Николаос знает? – успела я шепнуть Селии в дверях.

– Нет, – ответила она едва приметным движением губ.

Я посмотрела на Чоки, и он посмотрел на меня. Взгляд у него был задумчивый, но странно спокойный. Я обо всем догадалась. Но как именно он мог на такое решиться? И что теперь будет с ним?

– Я знаю, Чоки, – сказала я, подходя к нему. – Я еще утром догадалась, когда узнала об убийстве. Но как ты… Потому что Николаос?

– Нет, – он заговорил, и я удивилась его внезапным мальчишеским интонациям, – нет. Не поэтому. Не только поэтому. Я все узнал. Все, что терпел Николаос. Ради меня и вас, и многих других. Я понял, что нельзя, такой ценой нельзя. И этот человек не должен жить. Я знал, что сейчас он в Мадриде, в своей резиденции. Я понял, как пробраться. И это сделал. Сейчас не раскаиваюсь. Я не хочу сам себя судить и наказывать. Если я виновен, я буду наказан как-то свыше. Не уговаривайте меня бежать. Это невозможно. Если в городе начнутся аресты, я пойду и объявлюсь. Свобода такой ценой, ценой постоянных унижений другого человека – этого нельзя было вытерпеть. Если бы я узнал раньше!