Виктория Холт - Месть королевы

Сыновья второй супруги покойного короля, братья короля нынешнего по отцу, Томас Норфолк и Эдмунд Кент, тоже нанесли визит Изабелле, прослышав о ее более энергичных действиях, и заверили в своей поддержке в борьбе против Диспенсеров, которые им тоже опостылели.

– Но это нелегкое дело, – сказала она обоим братьям, – заставить короля избавиться от них. Уже были примеры в прошлом.

– Однако это необходимо сделать, – сказал Кент с ударением на предпоследнем слове.

– Король будет стоять за них до последнего вздоха, – заметила Изабелла.

– Тем не менее это должно быть сделано, – сказал Норфолк с интонацией, тоже показавшейся Изабелле несколько странной и загадочной.

Как бы то ни было, она все явственней видела, что вокруг Эдуарда собираются тучи, а среди недовольных – люди самого высокого происхождения, готовые, судя по их словам, идти на многое, если не на все, чтобы изменить существующее положение в стране.

Но все же больше всего она думала сейчас о том, чтобы под любым предлогом уехать во Францию, где ждет человек, принесший ей первые, истинные радости любви.

Однако как это сделать? Ведь король, какой ни есть, остается хозяином страны и хозяином ее, королевы, без разрешения которого она не может ступить шагу.

Со стороны могло показаться, что Диспенсеры совершают глупость за глупостью, безумство за безумством, совершенно не отдавая себе отчета в том, что делается вокруг них, и этим бездумно повторяя просчеты Гавестона. Но это было не совсем так. И отец и сын были достаточно проницательны и хитры, а не прямолинейны и в какой-то степени простодушны, как Гавестон. От них не укрылась даже перемена в отношении королевы к своему супругу. Знали они, разумеется, и о настроениях при дворе и на улицах Лондона. Знали, но не придавали особого значения, понимая, насколько переменчивы эти настроения.

Да и разве далеко ходить за примерами? Взять хотя бы теперешнее отношение людей к Томасу Ланкастеру. Как честили они его еще совсем недавно, когда он был жив, обвиняя во всех своих бедах! А что сейчас? Сейчас сделали его чуть ли не святым, о чем объявили на табличке с перечислением всевозможных добрых дел, которых он никогда не совершал, но которые ему приписали, и поместили это описание прямо на стене собора святого Павла. Когда же король приказал табличку снять, какое поднялось возмущение среди жителей Лондона!

Куда больше Диспенсеров беспокоила Изабелла.

– Ее слишком радостно приветствуют, где бы она ни появилась, – жаловался молодой Хью королю.

– Люди всегда были о ней высокого мнения, – подтвердил Эдуард.

– Да, но за ваш счет, милорд! Мне это совсем не нравится.

– Дорогой Хью, ты чересчур заботлив и ревнив по отношению ко мне. Не вижу ничего плохого в том, что народ любит супругу короля.

– Но это может привести к тому, что она станет неправильно понимать свою роль в стране, мой дорогой господин.

– Милый племянник, этого не случилось за прошедшие пятнадцать лет и, надеюсь, не случится вообще.

С некоторых пор королю понравилось называть молодого Хью «племянником». В этом было нечто игривое и отчасти нескромное, что еще больше возбуждало его. А те, кто ничего не знает, пускай думают, что юноша и в самом деле его племянник. Впрочем, отчасти так оно и было: юная жена Хью приходилась дочерью графа Глостера и принцессы Джоанны, родной сестры Эдуарда, а потому настоящей его племянницей.

– Королева ревнует меня все сильнее, – продолжал Хью. – И жалуется все большему количеству людей, собирая их вокруг себя.

– Она и раньше так поступала, – беспечно сказал король, и взор его ненадолго омрачился, ибо он вспомнил своего незабвенного Перро, кому, однако, появилась сейчас вполне достойная замена.

– Это может стать опасным для вас, милорд, – продолжал настаивать Хью, думая больше об опасности для самого себя.

– Еще раз спасибо за твою заботу, милый… Что же ты предлагаешь делать?

– Она пишет письма своему брату, королю Франции. В которых жалуется на вас.

– Ты и об этом знаешь?

– Мне сообщают… – ответил Хью, делая вид, что он случайно проговорился и очень смущен этим обстоятельством.

Эдуард пожал плечами.

– Она все годы делала это. Не думаю, что у ее брата большое желание и достаточно времени, чтобы разбираться в различных слухах и сплетнях. Тем более женских.

– У королей Франции всегда было время прислушиваться ко всему плохому, что сообщали им об Англии и ее королях.

– Но она не пишет ни о чем плохом. Я тоже, мой милый, кое-что знаю… Всего лишь жалуется, что я провожу больше часов с тобой, мой мальчик, чем с ней. Но в этом, заверяю тебя, она не добьется никаких перемен!

– Я знаю, Эдуард! Знаю и благодарю, благодарю тебя!.. Не уверен, – задумчиво сказал он после некоторого молчания, – согласится ли папа римский на это… Но было бы разумно, мне кажется…

– О чем ты, мой дорогой?

– Об отмене некоторых прав королевы.

– Об аннуляции?! Но она ведь сестра французского короля.

– Да, это будет трудно. Папа боится Францию. Но стоило бы попробовать, Эдуард.

– Что ты имеешь в виду?

– О, не так уж много. Кое-какие земли королевы. У нее их так много.

– Но зачем их отнимать, племянник?

– Это напомнило бы ей лишний раз, кто истинный хозяин страны.

Эдуард кивнул.

– Что ж, мы можем это сделать.

Тем же раздумчивым тоном Хью продолжал:

– Кроме того, не очень разумно, что у королевы столько французских слуг. Даже, я бы сказал, опасно. Все они могут шпионить в пользу Франции.

– Ну и что ты предлагаешь, мой самый умный друг?

– Отправить их на родину, а расходы королевы сократить до двадцати шиллингов в день. Этого вполне достаточно. Большие деньги могут толкнуть на то, что обернется для нас большими неприятностями… Опять же эти письма во Францию и мало ли что еще… Не знаю…

– Говори, дорогой. Ты все обдумал, я же вижу!

– Мне кажется… Прости, Эдуард, но мне кажется, для твоей же безопасности нужно, чтобы за королевой был присмотр… надежного человека. Даже знаю, кто мог бы…

– Кто?

– Думаю, моя жена могла бы стать ее… как бы это назвать… домоправительницей, что ли. Она бы сообщала нам обо всем, что там происходит.

– Ты полагаешь, королева согласится?

– Если вы велите ей, милорд.

– В том, что ты предлагаешь, есть много смысла, дорогой. Я начинаю тебя любить еще больше, если только это возможно… Иди же ко мне, племянник…

Негодованию Изабеллы не было предела. Гордость ее была уязвлена, злость и ожесточение рвались наружу. Но она не выпускала их, носила в себе, лелеяла, предаваясь мечтам о будущем отмщении. За все… за все сразу!.. Скоро, скоро уже она будет из тех, кто заказывает музыку, кто дергает за веревочки… Ждать осталось недолго…