Патриция Кемден - Роковые поцелуи

Ахилл поднял бокал с вином, но ничего не сказал. Дюпейре посеменил прочь с самодовольной улыбкой на толстом лице.

«Учителе», – подумал Ахилл, сосредоточенно глядя на дорожку, по которой ушла графиня.

Действительно ли она человек-механизм? Или же ее холодность скрывает большее, чем винтики и рычажки? Может ли быть, что она окажется совсем… неопытной? Ахилл вспомнил бледную розоватость ее кожи, как если бы ее поцеловало солнышко, но он догадался, что не солнце причиной тому. И улыбнулся.

Ахилл встал и пошел через лужайку, вежливо кивая встречавшимся, затем ступил на тропинку среди живой изгороди, которой прошла графиня. Возможно, прошлым вечером он охладил не только ее кожу, хотя последнее он определенно сделал.

А сейчас он собирается сделать определенно большее. Механизм или страсть – к концу дня он откроет, что скрывается за венгерским хладнокровием.

Элеонора сидела в уединенной тенистой беседке и чистила апельсин. Забыв обо всех тревогах, она наслаждалась ароматом дамасских роз. Их длинные изогнутые стебли образовывали над головой шатер, усыпанный сиренево-розовыми цветами. Маленькая беседка уютно спряталась среди густого кустарника. Ее мраморную скамейку поддерживали танцующие нимфы, а через дорожку возвышалась великолепная статуя, изображающая садящегося лебедя, гордо вытянувшего шею и распростершего крылья.

Кто-то остановился у входа, заслонив перед Элеонорой яркое полуденное солнце, отчего в беседке сразу же стало темно. Долька апельсина застыла на полпути к ее рту. На пороге стоял граф Д'Ажене. Он отвесил элегантный поклон, держа в руках золотистый шелковый шарф. Она и не заметила, как потеряла его.

– Мадам, – произнес он, – позвольте нарушить ваш покой.

Элеонора положила апельсин на колени и со всем безразличием, на которое только была способна, сказала:

– Вы правы, месье. Я наслаждалась одиночеством.

Он вошел в беседку, не спрашивая ее разрешения, и уселся рядом на узкую скамью. Большинство дворян сели бы дальше от полукруга разложенных вокруг нее юбок, но он придвинулся поближе, и терракотовый бархат его бриджей накрыл искусно вышитые цветы.

– Ваш шарф, – сказал он, не делая ни малейшей попытки вернуть его. Он потер шарф кончиками пальцев. – Как неосмотрительно с вашей стороны было обронить его рядом с беседкой, иначе бы я ни за что вас не нашел.

Элеонора пыталась придумать, что ответить. Все, что он говорил, имело подтекст. Она молча проклинала бесполезные письма, хранившиеся у нее в комнате. Хотя ей и была известна правда о нем, граф Д'Ажене все же оставался аристократом, которого считали весьма непростым даже те, кто знал толк в притворстве, интригах и чувственных удовольствиях высшего света Франции. Здесь не было четких правил, она могла полагаться только на свою интуицию.

– Осмотрительно? – переспросила она с коротким смешком. – Я не столь хитра, как иезуиты, месье. Я просто остановилась, чтобы полюбоваться статуей. Это единственная статуя в саду, которая не заставляет меня краснеть.

Д'Ажене посмотрел на статую с легкой усмешкой.

– Тогда вам, очевидно, не захочется узнать, что прямо за тем поворотом находится Леда.

Она вспыхнула и со смехом покачала головой.

– Невинный лебедь превращается в Юпитера, похищающего свою смертную возлюбленную. Французы! И здесь, в саду, нет ничего, что не содержало бы намеков на обольщение?

Граф пристально посмотрел ей в глаза.

– Нет.

Она опустила взгляд к недоеденному апельсину, зажатому у нее в руке.

– Вы ошиблись, месье. Здесь все же есть человек, который не думает об этом. – Она встретилась с его взглядом.

– Вы? – задумчиво проговорил он. В его глазах сверкнул огонек, какой бывает у игрока, собирающегося открыть очередную карту. – Беседа с вами прошлым вечером говорит об обратном.

– Ах, месье, вы должны простить простодушную болтовню венгерки, оказавшейся в столь блестящей компании. Я просто была поражена.

– Я не уверен, мадам. Ваши слова не соответствуют тому, что говорят ваши глаза.

Элеонора приняла театральную позу, прижав руку к груди и широко раскрыв полные наивного удивления глаза.

– Французские аристократы славятся в Европе… тонкостью своих развлечений. Кого это не очарует? И что говорят мои глаза? В них кричит поэзия любви?

– Вы совсем не очарованы, и в ваших глазах нет любви. Хотя, как я догадываюсь, была.

Она опустила руку и отвернулась. Граф, коснулся пальцем ее подбородка и повернул ее лицо к себе.

– И поэзия не нуждается в криках. – Его большой палец обрисовал ее губы. – На ваших губах остался сок. Мужчина, поцеловавший вас, назвал бы вас сладкой. Это и есть поэзия.

– Это всего лишь ваши выдумки! Где же размер и где рифма? – спросила она.

– Что размер? Всего лишь ритм природы, выраженный в словах, – ответил он. – А ритм природы – он вокруг нас. Колыхание расшитого цветами платья женщины, когда она идет по садовой аллее. – Он наклонился ближе, и она ощутила на себе взгляд, ласкающий ее шею и плечи. Кончиком пальца он провел вниз по ее шее. – Ее палец, проникающий под кожуру апельсина снова и снова, чтобы обнажить сокрытое в нем… сочное… сокровище.

Она подняла с коленей апельсин.

– А если окажется, что это сокровище не стоило того?

– Об этом нельзя судить по одному лишь виду, – ответил граф. – Его надо попробовать, ощутить на вкус. – Он отделил дольку и провел ею по нижней губе, заставляя ее откусить нежную мякоть. Его взгляд был прикован к ее рту. – Видите? Нужно, чтобы его сок коснулся языка, чтобы его сладость попала в запретную темноту рта. А потом… – Он снова легко прикоснулся к ее шее. – А потом позволить ему проникнуть глубже и утолить голод.

Капелька сока повисла у нее на губе, он коснулся ее пальцем и шумно слизнул.

– Сокровище стоило того.

Ее сердце учащенно билось, мешая сосредоточиться, но усилием воли ей все же удалось собрать разбегающиеся мысли.

– Боюсь, месье, что это не так… для тех, кто пробовал лучшие плоды.

Он поднял бровь, выражая признательность.

– А вы, мадам?

Она выдержала паузу и протянула руку ладонью вверх.

– Мой шарф, монсеньор. Благодарю вас, что вернули.

Его темные глаза встретились с ее глазами.

– Я сделал то, что сделал бы любой француз, – проговорил он. Быстрым движением руки он обмотал шарфом ее запястье и натянул шарф, не давая ей опустить руку.

– Месье граф! – Она попыталась осторожно высвободиться, но он держал ее крепко.

Потянув ее руку вверх, он поцеловал ее через шелк.

– Какой нежный материал. Я чувствую тепло вашей кожи, согревающее его. – Он снова припал к ее запястью долгим поцелуем. – Мои губы чувствуют даже ваш пульс. – Затем он встал и отпустил ее руку. – И это тоже ритм природы. – Граф потянулся через голову Элеоноры и сорвал розу. Оборвав душистые сиреневато-розовые лепестки, он осыпал ими ее колени. – Наслаждайтесь одиночеством, мадам, – сказал он и зашагал по дорожке к дому.