Стефани Лоуренс - Куда ведет сердце

– Чем именно? – вскинулась она.

– Есть ли еще какие-то мальчики, которым предстоит скоро осиротеть?

Вместо ожидаемых расспросов она кивнула, очевидно, почти мгновенно разгадав его намерения.

– Не знаю. Сразу трудно сказать. Иногда может пройти год между внесением ребенка в наши списки и смертью опекуна.

– То есть у вас есть такой список?

– Я не так выразилась. Это скорее стопка папок с нужными данными.

– Значит, в них есть адреса и описания мальчиков?

– Адреса есть. Что же до описания… мы указываем возраст, цвет глаз и волос, а этого для вашей цели недостаточно. Однако я зачастую могу вспомнить ребенка. Особенно такого, которого недавно видела.

– И вы думаете… – пробормотал Барнаби.

– Мисс Эшфорд!

Дружно обернувшись, они увидели молодого джентльмена. Тот низко поклонился и, выпрямившись, одарил Пенелопу сияющей улыбкой.

– Мистер Кавендиш…

– Я хотел узнать, нельзя, ли пригласить вас на танец? По-моему, сейчас заиграют котильон.

– Нет, благодарю, – немедленно откликнулась помрачневшая Пенелопа, но, расслышав звон льдинок в собственном голосе, оттаяла настолько, чтобы добавить: – Я не слишком люблю котильоны.

– П-понимаю, – пролепетал мистер Кавендиш, явно не привыкший к отказам. И хотя Пенелопа дала понять, что не желает его общества, все же он не сделал попытки отойти. Тогда Пенелопа бесцеремонно схватила его за руку и развернула лицом к толпе:

– Смотрите. Вон там мисс Эйкерс. Та девушка в розовом, усеянном бутонами роз платье. Уверена, она умирает от желания танцевать котильон. Во всяком случае, одета она соответствующим образом.

Барнаби прикусил губу. Кавендиш, однако, покорно закивал.

– Прошу прощения… – пробормотал он, уставившись на Пенелопу, которая, выпустив его руку, коротко обронила:

– Разумеется.

Кавендиш поклонился Барнаби и отошел.

– Итак, – спросила Пенелопа, – на чем мы остановились?

– Я хотел узнать…

– Моя дорогая мисс Эшфорд, какое счастье видеть, что вы украсили своим присутствием сегодняшний вечер!

Барнаби с интересом наблюдал, как Пенелопа, на миг оцепенев и ожесточившись лицом, обернулась.

Тристрам Хелликар был известным повесой и распутником. Кроме того, он по справедливости считался редким красавцем.

Элегантно поклонившись, он кивнул Барнаби и направил на Пенелопу всю силу своей неотразимо чарующей улыбки.

Правда, на Пенелопу все это не произвело ни малейшего впечатления.

– Тристрам, прошу извинить меня, но мистер Адэр и я…

– Как бы то ни было, дорогая, я уже здесь. Не бросите же вы меня на растерзание волкам?

Он лениво обвел рукой толпу собравшихся. Глаза Пенелопы превратились в щелки:

– Брошу, даже не задумываясь.

– Но учтите, милая Пенелопа, мое присутствие отпугивает всех этих наглых молодых щенков и освобождает вас от обязанности дипломатничать с ними. Ригби только что прибыл, а вы знаете, как утомительно он предан вам. А Адэр не послужит вам защитой: он слишком учтив.

Барнаби поймал сверкающий взгляд Хелликара, прекрасно понимая, что тот оценивает их с Пенелопой отношения. В этом взгляде блеснуло нечто вроде предостережения. Но Хелликар пока не мог определить, стоит ли перед ним соперник, а без доказательств ничего не мог предпринять.

Барнаби мог бы легко подать Хелликару какой-то знак, но слишком наслаждался этой сценой и всем, что она выявила, чтобы положить ей конец. Кроме того, он был абсолютно уверен, что Пенелопа не имела ни малейшего понятия, что Хелликар, несмотря на свою небезупречную репутацию, серьезно за ней ухаживает.

Интересно также, что Хелликар, понимая, насколько необычна Пенелопа по сравнению с остальными женщинами, не знал, как очаровать ее, сознавая при этом, что все его приемы и ухищрения ничуть на нее не влияют.

А если хотя бы часть историй, ходивших о Хелликаре, была правдой, то женщины падали к его ногам, как спелые груши.

Но с Пенелопой ему фатально не везло.

Хелликар продолжал светскую беседу, похоже, не обращая внимания на то, что Пенелопа вне себя от ярости. Наконец она бесцеремонно перебила поток его болтовни:

– Оставьте меня, Тристрам.

Голос ее был спокойным и холодным как сталь. Очевидно, он попал в немилость, и Пенелопа не собиралась это скрывать.

Сжав губы и прищурившись, Хелликар всмотрелся в нее и понял, что потерпел поражение.

– Так и быть, прекрасная Пенелопа. Я удаляюсь с ристалища. На сегодня. Однако если ваша цель – вести одинокое существование, столь оживленная беседа с Адэром не слишком умный способ убедить всех голодных щенков, что вы не заинтересованы в прогулке к алтарю. А вы, Адэр, берегитесь. Она опасна.

Залихватски отсалютовав, он удалился. Пенелопа помрачнела еще больше.

– Какой вздор!

Барнаби едва удержался от улыбки. Она действительно опасна, потому что непредсказуема. Он не нуждался в предупреждениях Хелликара. Для него угроза исходила от странной увлеченности этой женщиной. Он впервые видел аристократку, которая намеренно и сознательно переступала границы, установленные обществом, где и когда хотела. И при этом знала, что ей все сойдет с рук. А сам он до сегодняшнего дня никогда еще так хорошо не проводил время в светских гостиных. Его развлекали новым, совершенно неожиданным образом.

– Слава Богу, ушел, – буркнула Пенелопа. – Итак, на чем вы остановились?

– Я хотел спросить…

– Мисс Эшфорд!

Она со свистом выпустила воздух сквозь стиснутые зубы и повернулась к очередному поклоннику. Молодой лорд Морком. Она немедленно отделалась от него, заявив, что не имеет ни малейшего желания услышать о новой театральной премьере, равно как и о его участии в гонках колясок в Брайтоне.

За Моркомом последовал мистер Джулиан Натли.

Потом явился виконт Сетбридж.

Пока она разделывалась с ним, а потом и с лордом Ригби, от которого, согласно предсказанию Хелликара, было сложнее всего избавиться, у Барнаби было время изучить ее.

Нетрудно видеть, почему эти неудачливые джентльмены готовы один за другим подвергаться атакам ее острого языка. Пенелопа была крайне привлекательна. Темно-зеленый цвет оттенял фарфоровую кожу. Даже оправа очков подчеркивала красоту ее глаз и длинных, загибавшихся кверху ресниц. Во взгляде сиял ясный ум. Это создание было исполнено жизни и энергии, так выгодно контрастирующих с блеклым однообразием других молодых дам, выставленных на брачном рынке.

Впрочем, вряд ли сама Пенелопа сознавала это. Недаром ее язвительная натура и высокомерие по отношению к поклонникам приводили к противоположному результату. Такое поведение делало Пенелопу завидным призом, и джентльмены, окружавшие ее, были готовы на все, чтобы завоевать этот приз.