Эми Фетцер - Смятение сердца

— А если бы я приказал тебе остаться и ждать, ты бы послушалась?

— Ни за что!

— Я так и подумал, — усмехнулся Хантер. — Тогда какой смысл тратить слова? Я просто избавил свой язык от лишней работы, тем более что он и так не бездельничает в последнее время.

— Да как ты смеешь говорить такие непристойности в присутствии леди? — возмутилась Сэйбл, звучно шлепнув его по спине.

Хантер опустил бинокль и окинул ее с ног до головы намеренно плотоядным взглядом:

— Леди? Скажите на милость! Выходит, этим утром я занимался любовью с настоящей леди? А я-то, дурак, подумал, что подобрал где-то дикую кошку! Она хоть и мурлыкала порой, но спину мне поцарапала как следует.

Иногда Сэйбл казалось, что она начинает отвыкать краснеть по всякому поводу, но когда он смотрел вот так, как сейчас… будто мог взглядом сорвать все, что на ней надето!

— Знаете, что, мистер Мак-Кракен? Вы — закоренелый развратник!

Рука Хантера метнулась и обхватила ее за талию, притянув вплотную к разгоряченному телу. Он снова хотел ее и не собирался этого скрывать. Наоборот, он прижал ее так, чтобы не осталось никаких неясностей по этому поводу. После долгого поцелуя Сэйбл была наконец отпущена на свободу — задыхающаяся, возбужденная.

— Ты с самого начала знала, что я развратник, так ведь?

— Ведите себя прилично, сэр! — воззвала Сэйбл к его благоразумию (и к своему заодно).

— Ни за что! — очень похоже передразнил Хантер и снова нырнул в ее сторону, на какое-то время забыв о том, ради чего оказался здесь. — Ты и понятия не имеешь, что делаешь со мной, надевая эти узкие брюки!

Могла ли она этого не знать! Каждое утро все повторялось заново: она одевалась, и Хантер не мешал ей довести процесс до конца. Но потом он буквально набрасывался на нее, как бешеный, прижимая к ее туго обтянутому телу твердый, как железо, стержень и тем самым недвусмысленно объявляя о своем желании.

— Не я их покупала! — возразила она, как только получила возможность сказать хоть слово.

— Верно, купил их я. Значит, я могу и забрать их у тебя, прямо сейчас.

— Но мне больше нечего надеть! — с театральным ужасом воскликнула Сэйбл, когда Хантер начал расстегивать пуговицы на пресловутых брюках.

— В том-то все и дело.

Первое же прикосновение вызвало в ее памяти восхитительные моменты, которые она успела разделить с Хантером: утро в пещере, когда он ласкал ее долго, томительно, почти болезненно медленно; все последующие сладкие минуты, проведенные в густой траве, под сенью скал и просто под серо-синим бесконечным небом.

Это могло повториться, прямо сейчас.

И она бы позволила.

— Не смотри на меня так, Сэйбл, ох, не смотри! — насмешливо предостерег Хантер, не переставая, однако, блуждать рукой по ее телу. — Это кончится тем, что я забуду обо всем, кроме того, как чертовски прекрасно оказаться внутри тебя.

— Не я первая начала! — запротестовала она, смущенная его прямотой. — И потом, разве мы приехали не на разведку?

— Совершенно верно.

Поколебавшись, Хантер вздохнул и вернулся к разглядыванию окрестностей в бинокль. Правда, ему не сразу удалось настроиться на занятие более серьезное, чем любовные игры. Однако постепенно ход его мыслей изменился.

Хижина стояла на вершине совсем небольшого отлогого холма, среди купы приземистых густолистых деревьев, и чем-то напоминала пасхальное яйцо, уложенное в декоративное гнездышко. Хантер знал, что вблизи строение выглядит совсем иначе, довольно непрезентабельно. Хижина была лишена элементарных удобств и не представляла собой ничего ценного — должно быть, поэтому никто не сжег ее и не развалил по бревнышку. Впрочем, почти каждый в округе знал, что невзрачная халупа принадлежит ему, Хантеру, и уважал его собственность, какова бы она ни была.

— Эта неопределенность очень угнетает, — пожаловалась Сэйбл.

— Земля взрыта копытами так, словно здесь побывала не одна лошадь и не две, а целый табун.

— Визитеры? Похоже, ты ведешь вполне светскую жизнь, — поддразнила Сэйбл. — Надеюсь, ты не подозреваешь ничего похуже?

— Индейцев можно сразу отбросить. Они прекрасно знают все пограничные поселения белых людей, даже состоящие из одной-единственной хижины, как эта. Индейцы не суются к соседям, если те не беспокоят их. Ну а если бы это все-таки была их вылазка, здесь осталось бы только пепелище. Скорее сюда заезжали солдаты. Надо быть готовыми к тому, что сиу откочевали дальше к северу.

— Что могли делать солдаты здесь, на границе пустыни? И что теперь делать нам?

« Нам «. Хантеру понравилось, как это прозвучало.

— Нам придется быть очень осторожными, потому что армия не так-то просто отказывается от добычи.

— Это дело рук отца, — вздохнула Сэйбл, неприязненно поджимая губы. — Он превзошел самого себя, но почему-то меня это не удивляет. Боюсь, впредь я уже не удивлюсь ничему, что бы он ни предпринял.

— Следы лошадей, которые мы видели раньше, все незнакомые, — продолжал Хантер, никак не откликнувшись на ее слова. — Правда, это ничего не значит. Если у Быстрой Стрелы снова захромала лошадь, он мог разжиться другой у какого-нибудь очередного Барлоу. Нам остается только ждать, пока тот, кто скрывается внутри, не выдаст своего присутствия. Видишь, над трубой поднимается едва заметный дымок? Подобраться поближе незаметно трудно, место слишком открытое. Но против большого вооруженного отряда хижина беззащитна.

— Как странно, когда бывалый человек вроде тебя строит жилье, не учитывая этого.

Хантер промолчал. Он не собирался вспоминать о том, что несколько лет подряд только и ждал, когда кто-нибудь прикончит его во сне.

Подождав еще несколько минут и убедившись, что обитатель хижины не собирается выходить, он повернулся к Сэйбл:

— Знаешь, я бы не прочь услышать, что ты меня хочешь.

— Леди не должна произносить подобных непристойностей, мистер Мак-Кракен!

— Но мне-то можно! — возразил Хантер, ухмыляясь.

Однако Сэйбл расслышала под ласковой насмешкой невысказанную просьбу: скажи, что ты так же принимаешь меня сегодня, как и вчера.

— Люби меня! — вдруг прошептала она, придвигаясь ближе.

Запах сочной травы примятой ее телом, густо и опьяняюще поднялся в неподвижном теплом воздухе, какой-то скромный белый цветок добавил в него свой волнующий горький аромат.

— Люби меня…

В ее голосе что-то иное, чем страсть, думал Хантер, наклоняясь к губам Сэйбл. Она сказала» люби» так, словно в этот момент нуждалась именно в любви в ее высоком смысле. Поэтому он поцеловал ее осторожно, очень нежно и нетребовательно, ничем не выказывая желания, которое чувствовал. И он не удивился, когда увидел слезы в широко раскрытых глазах Сэйбл.

«Он целует так, словно признается в любви, — думала она. — И мы не просто любовники. Мы связаны друг с другом всем тем, что уже случилось, и вместе вынесем все, что случится потом, потому что это может только сильнее привязать нас друг к другу, а не оттолкнуть».