Мэйдлин Брент - Тени прошлого

Он положил трость на стол и скрестил руки на груди.

– Восемнадцать месяцев мы с Ханной были соседями на Монмартре, – тихо начал он. – Я знал, что она из заведения Монтавон, потому что мы дружили и она не сочла нужным скрывать от меня свое прошлое. Поначалу я не имел ни малейшего представления, как она туда попала, но как-то летним воскресным утром мы сидели на берегу Сены и она все мне рассказала. Я ничего не забыл и не удивлюсь, если я единственный, кто знает ее историю.

Он посмотрел на меня, наморщив лоб, а я, как ни странно, ужасно захотела спать, вероятно, в результате пережитого из-за Себастьяна Райдера потрясения. Мне пришлось напрячь все свои силы, чтобы сказать:

– Вы правы, Тоби. Больше я никому не рассказывала.

– Кент, вы уверены, что знаете правду? – холодно спросил мистер Ритчи.

Тоби, согнувшись, повернулся спиной к столу, и я поняла, что он борется с душившей его яростью. Так прошли несколько мгновений, после чего он повернулся обратно и, с презрением глядя на мистера Ритчи, тихо проговорил:

– Послушайте, Ритчи, и судите сами. Насколько мне известно, вы были адвокатом до того, как стали членом парламента, так что сами многое знаете. Не хотите просветить публику насчет одного недавнего и очень шумного дела? Я говорю о деле «Королева против Стеда».

Мистер Ритчи посмотрел на меня с пониманием, хотя я совершенно не знала, о чем говорит Тоби. Прошло несколько секунд, прежде чем мистер Ритчи произнес:

– Малоприятное дело.

Тоби кивнул.

– Особенно для тех, кто стал жертвой негодяев, – мрачно подтвердил он. – Итак, вы расскажете или предоставите это сделать мне?

Мистер Ритчи пожал плечами.

– Хорошо. – Он посмотрел на миссис Уиллард и на Клару. – Боюсь, наш хозяин и мистер Кент поставили нас в условия, когда эвфемизмы не годятся. Придется говорить прямо. Так что заранее прошу прощения. Упомянутое дело не совсем обычное. Мистер Стед был почтенным издателем вечерней лондонской газеты «Полл Молл Газетт». Так вот, он узнал, что некоторые дома терпимости в Лондоне имеют обыкновение использовать девочек тринадцати лет в угоду своим клиентам, которые... как бы это сказать... предпочитали молоденьких девушек, и пришел в ужас.

– Говоря языком Библии, – перебил его Тоби, – мы имеем в виду мужчин, вожделевших к девственницам, и чем моложе, тем лучше. Тринадцатилетние ведь считались совершеннолетними. Газеты называли этот процесс «Судом над куплей-продажей девиц».

– Низкопробные газеты, – брезгливо вставил мистер Ритчи.

– Низкопробные газеты были совершенно правы, – возразил ему Тоби. – Не надо забывать, что эти самые клиенты вовсе не были разбойниками и невежами из Ист-энда, как не были известными вольнодумцами или даже распутниками. Все они были добропорядочными дворянами с незапятнанной репутацией. – Он махнул рукой. – Пожалуйста, продолжайте, мистер Ритчи.

Я вспомнила, что Тоби когда-то изучал право, и перестала удивляться его знакомству с лондонскими процессами, хотя меня поразило то обстоятельство, что он ни разу не упомянул при мне об этом деле и вообще ни разу не напомнил мне ничего из того, о чем я ему рассказала.

– Не буду вдаваться в подробности, – продолжал мистер Ритчи. – Скажу только, что мистер Стед, дабы разоблачить негодяев, отправился в Ист-энд и купил там тринадцатилетнюю девочку, дочь трубочиста, за три фунта стерлингов. Девочку отправили в приют, а потом ее взяли к себе мистер и миссис Брэмвелл Бут, которые занимались миссионерской деятельностью в Ист-энде и позже основали Армию спасения. Девочку привезли в парижскую квартиру мистера и миссис Бут, а мистер Стед написал в своей газете о том, как легко любому мужчине купить невинную девочку.

В салоне стало совсем тихо. Все смотрели на мистера Ритчи, хотя время от времени я ловила на себе жалостливые взгляды, да и сам мистер Ритчи казался потрясенным. Мистер Уиллард сидел мрачный и щурил глаза, словно ему было больно. Эндрю Дойл все еще стоял и, бледный от гнева, сжимал и разжимал кулаки. Сэр Джон Теннант, положив руки на набалдашник трости, сидел с непроницаемым лицом. Джеральд опустил голову.

– К сожалению, – вновь заговорил мистер Ритчи, – мистеру Стеду не хватило здравого смысла, хотя намерения у него были самые похвальные. Его привлекли к суду за похищение и приговорили к двухмесячному тюремному заключению, поскольку его мотивы не вызывали никаких сомнений. Думаю, что в результате этого процесса в 1886 году был принят закон, устанавливавший возраст совершеннолетия – шестнадцать лет и предусматривавший более жесткое наказание за то, что стали называть «куплей-продажей белых рабынь». – Мистер Ритчи повернулся к Тоби: – Вы удовлетворены, мистер Кент? Я так понимаю, что эта молодая женщина стала жертвой именно такого преступления?

– Совершенно удовлетворен, – ответил Тоби, – и Ханна, как вы правильно поняли, была именно жертвой. Возможно, одной из последних жертв, потому что соответствующий закон для нее опоздал.

Бенджамин Уиллард, не отрывавший глаз от стола, вдруг поднял голову и спросил:

– Почему, если, как я понял, Ханну воспитывала ее вдовая мать, она продала ее в рабство? Я не могу поверить.

– Сэр, она и не продавала, – мрачно возразил Тоби и устало повернулся ко мне: – Ради Бога, неужели вы ничего не скажете? Ханна, это ужасно, мы говорим о вас, словно вас тут нет.

– Не скажу, Тоби, – отрезала я. – Очень давно я поставила себе за правило никогда не оправдываться и не защищаться. Вы читали письмо моей матери и знаете, чего она хотела для меня.

Тоби вздохнул и запустил руку в волосы.

– Пожалуйста, говорите, Тоби, – попросил Эндрю Дойл, и я не узнала его голос.

– Хорошо. – Тоби обвел взглядом салон. – Ханне было двенадцать лет, когда умерла ее мать. Кэтлин Маклиод знала, что умирает, и не хотела отправлять дочь в сиротский дом. Несомненно, ей было известно, какая жизнь ждет ее там. Поэтому она оставила все, что у нее было, около тридцати фунтов стерлингов, миссис Тейлор, жене мясника и матери семерых детей...

Я смотрела в окно на проплывавший мимо берег Темзы и сердилась, что Тоби впустую тратит слова. Что бы он ни сказал, это не имело никакого значения. Стоило мне взглянуть на кого-нибудь, кроме сэра Джона, и я видела обращенный на меня любопытный и испуганный взгляд, однако едва я встречалась с этим человеком глазами, как он отворачивался, стыдясь своего любопытства. Мне было понятно их любопытство. В одном салоне рядом с почтенными господами сидела восемнадцатилетняя девчонка, которая выглядела еще моложе своих лет, воспитанная, образованная... И она целых четыре года знала объятия не одного мужчины и не двух, а десятков мужчин. Несомненно, это было им неприятно, одинаково мужчинам и женщинам, тем не менее они не могли подавить в себе природного, хотя и чудовищного любопытства.