Клод Фаррер - Барышня Дакс

Воцарилось долгое молчание. В голове барышни Дакс проносились нестройные обрывки мыслей, и она никак не могла связать их воедино. Наконец она с трудом заговорила:

– Все же, если бы ваш муж не согласился? Если б он не согласился отпустить вас? Вы не развелись бы с ним, не правда ли? Вы угрожали ему, но только затем, чтоб напугать его?

Госпожа Терриан удивилась:

– Я развелась бы с ним, конечно!

– О!..

– Вас это шокирует? – Госпожа Терриан поняла ее и улыбнулась. – Правда, я совсем позабыла, что вы очень благочестивы.

– А вы не благочестивы, сударыня?

– Ну да! Только не в такой степени, как вы. Но мне кажется, что ваша мать тоже далеко не такая верующая, как вы.

– Нет, – созналась барышня Дакс. – Она даже совсем неверующая. Она понемногу исполняет обряды, но и то только по привычке.

– А ваш отец протестант, кажется?

– Да.

– В таком случае единственной целью вашей матери, когда она старалась сделать вас благочестивой, было желание досадить мужу. Превосходно. Бедное дитя!

Подумайте только, как хорошо было бы, если б ваши родители развелись!

Барышню Дакс это предположение привело в ужас. Потом она уцепилась за довод, который казался ей чрезвычайно убедительным.

– Во всяком случае, вы ведь не вышли бы вторично замуж ради Жильбера!

– Вероятно, нет, – согласилась госпожа Терриан. – Зарока, во всяком случае, не дала бы. Оттого что никогда не следует думать о белом слоне. На свете существуют случайности, встречи, слабости, мягкая и нежная трава! Существует любовь, маленькая Алиса! Скажем так: к счастью, я так сильно люблю сына, что ни для какого другого чувства не нашлось бы места в моем сердце. Но не надо осуждать бедных женщин, которые не нашли счастья в браке, за то, что они пытаются сызнова строить свою жизнь.

Барышня Дакс возмутилась.

– Все-таки, менять мужей, как перчатки!..

– Оставьте, – решительно сказала госпожа Терриан, – это много лучше, чем оставаться подле того же мужа, не любя его, и трусливо сносить все, заглушая подушкой икоту отвращения и стыда. Увы, малютка, любовь проявляется в движениях, которые скорее некрасивы; но зато эта любовь – действительно по-настоящему прекрасная вещь, единственно прекрасная вещь. Уничтожьте любовь и оставьте движения – останется только грязная пародия, участие в которой должно бы вогнать в краску всякую честную женщину. Оставим это, у меня щеки начинают гореть при одной мысли об этом.

Госпожа Дакс проглотила чашку кофе и гримасой подчеркнула отвратительное качество этого отельного месива, которое так сильно отличалось от восхитительного напитка, создаваемого на Парковой улице по известным одной госпоже Дакс рецептам.

Потом, вся дыша презрением, она сделала знак сыну и дочери и встала из-за стола, чтобы перейти в гостиную, где ее ожидало рукоделие.

Таков был ежедневный ритуал. Между завтраком и прогулкой, ежедневно, госпожа Дакс проводила битых три часа за вязанием шерстяных чулок для бедных своего прихода. Будучи помешана на точности, она всегда выполняла этот неизменный акт в тот же промежуток времени, на том же стуле, который она неизменно ставила в тот же дальний угол гостиной, угол, защищенный от сквозняка. Сквозняков госпожа Дакс боялась ужасно. И хотя терраса была превосходно защищена от солнца навесом и там превосходно можно было работать, имея перед глазами прекраснейший из окрестных альпийских видов, госпожа Дакс предпочитала ей салон, защищенный от сквозняков.

Барышне Дакс больше нравилась терраса, зеленые переливы ближних лесов, дальних лугов, голубые разводы озера и кружево снегов на горизонте. Но приходилось оставаться подле кресла, сидя в котором вязала ее мать. Госпожа Дакс заботилась о здоровье своих детей еще больше, чем о собственном. Послушный и хитрый Бернар во время этого трехчасового заточения демонстративно повторял уроки. Алиса пыталась упражняться на рояле, перелистывала валявшиеся на столе иллюстрированные журналы и отворачивалась, чтобы зевать, или же садилась в кресло и мечтала неведомо о чем, подперев кулаками щеки и опустив голову.

Госпожа Дакс не любила этой позы и называла ее мечтательной. Снова увидев свою дочь сидящей так, она кисло заметила:

– Алиса, ты опять спишь наяву?

Обычно барышня Дакс отзывалась на окрик своей матери с покорностью хорошо выдрессированной собачки. Но с некоторых пор дрессировка, казалось, утратила свою силу, и собачка была настроена менее философски. Госпоже Дакс пришлось повторить свое замечание.

– Алиса, я с тобой говорю!

На этот раз барышня Дакс ответила. Но ее «да, мама», было вялым. Она задумалась и даже не подняла головы.

Госпожа Дакс как раз только что спустила три петли на своем вязанье, и эта неудача отнюдь не способствовала ее успокоению.

– Милая моя, – энергично заявила она. И, повернувшись на стуле лицом к мечтательнице, она воткнула спицы в чулок, чтоб удобнее было делать выговор. За сим последовала краткая речь, уничтожающий обвинительный акт против бездельников и пустых мечтателей.

– Прекрасное зрелище для всех, живущих в гостинице, – произнесла госпожа Дакс в виде заключения, смотреть, как ты сидишь такой кислятиной и чуть челюсти не сворачиваешь от зевоты. Не мудрено догадаться, какое удовольствие тебе сидеть с матерью!

Барышня Дакс долгим опытом была научена, как бесцельно и опасно отвечать на выговоры. Но самый воздух Сен-Серга, по-видимому, располагал к революционным доблестям. Барышня Дакс ответила:

– Живущие в гостинице! Они о нас и не думают, и тем лучше для них.

– Тем лучше?

– Боже мой! Вовсе уж не так мы интересны, сидя здесь взаперти, как будто идет дождь, и не говоря ни слова.

Госпожа Дакс рассердилась. Но не желая унижать своего достоинства до криков, которые могла бы услыхать вся гостиница, она ударилась в иронию.

– Да, милочка! Я понимаю, что для тебя мы не интересны! Для женщины высшего порядка, которая живет на Луне, конечно, не существуют те, которые вяжут чулки. Вероятно, тебе нужны и развлечения, достойные тебя? Романы, балы и спектакли? А?

Барышня Дакс проглотила ответ. К чему говорить? Кто понял бы, разгадал бы ее здесь? И она снова погрузилась в тайные мечтания, в воспоминания о сладостных утренних беседах, о госпоже Терриан и Бертране Фужере.

– Так и есть, – с отчаянием вздохнула госпожа Дакс, – вот она снова улетела, уже не слышит, что ей говорят. Положительно, горы тебе не приносят пользы! Уже в Лионе ты была в достаточной мере взбалмошна, но здесь ты превращаешься в форменную идиотку. И если б не здоровье твоего брата, поверь, мы давно уже отправились бы восвояси!

– Эти Даксы уезжают на следующей неделе, и, право, по-человечески нам нужно было бы пригласить бедняжку Алису на прогулку куда-нибудь в горы.