Клод Фаррер - Барышня Дакс

Аббат Бюир остановился. Было жарко. Оттого что окно было полуоткрыто, в келье не было прохладнее. Аббат распахнул настежь обе половинки его. И, возвращаясь к своей кающейся:

– И что же? – повторил он.

Барышня Дакс улыбнулась:

– Это верно, – сказала она. – Я согласилась. Мне кажется, что я буду вполне счастлива с господином Баррье. И я уже теперь очень люблю его.

Она в нерешительности остановилась на мгновение:

– Но только…

– Только что?..

– Но только… Я боюсь, что он не любит меня. Недостаточно любит меня… Не так, как бы я того хотела.

На этот раз священник рассердился:

– Не так, как вы бы того хотели? Какой же любви хотите вы, Алиса?

Она покраснела. Сквозь матовую кожу брюнетки румянец просвечивал, как темный пурпур. Она пролепетала:

– Не знаю…

Потом, собравшись с духом:

– Я не знаю наверно. Но мне хотелось бы, чтоб со мной говорили нежно, чтоб меня не бранили, чтоб мне не говорили постоянно неприятных вещей. Мне хотелось бы, чтоб меня немного побаловали, приласкали. О, отец мой! Когда мне было десять лет, как раз перед моим первым причастием, меня отдали в пансион на полгода, вы помните? И там мои подруги и мои учительницы любили меня такой сладостной любовью, такой нежной. Со мной играли, меня целовали… Вот так, вот так хотела бы я, чтоб меня любили.

Священник холодно посмотрел на нее:

– Остерегайтесь! – сказал он. – Вас искушает дьявол! Та любовь, которую он заставляет мерещиться вашим глазам, не есть христианская любовь. Алиса, Алиса! Ваши глаза устремлены на химеру чувствительности, химеру греховную и языческую. Вы уже не девочка. Вам двадцать лет, вы уже женщина. Не следует женщине быть любимой иначе, как в Господе. Он взял со стола оставшуюся раскрытой книгу:

– Слушайте, что сказано в Писании. Там написано: «Жена связана законом. Она свободна выйти за кого хочет, только в Господе».

Барышня Дакс, огорченная до глубины души, закрыла лицо руками.

Воцарилось долгое молчание.

На одной из четырех башен зазвонил колокол, отбивавший часы.

– Половина четвертого, – сказал аббат Бюир. – Угодно будет вам приступить к исповеди сейчас же, дитя мое? Вы едва успеете возвратиться в город; ведь вы обычно встречаете Бернара, когда он возвращается из школы.

Барышня Дакс опустилась на колени. И сразу же тяжелые мысли, теснившиеся в ее уме, успокоились. В нее вошла монашеская суровость, смирение монахини на молитве, и они умиротворили ее, как только приблизилось мгновение таинства. Она заговорила тихо, как говорят перед алтарем:

– Благословите меня, отец мой, оттого что я согрешила…

– До свиданья, отец мой. До сентября месяца!

– Да охранит вас Господь, маленькая моя Алиса! И барышня Дакс вышла.

Аббат Бюир закрыл апостол и отыскал молитвенник.

– В исповедальне нет никого? – спросил он, проходя через ризницу.

– Никого, господин аббат.

Так как до вечерней прохлады было еще далеко, аббат Бюир вышел из церкви, чтоб подышать воздухом. Позади абсиды [4]Фурвьерского собора находился величественный балкон, с которого открывался вид на всю Лионскую равнину, – вроде кормовой галереи исполинского каменного корабля, который строители посадили на мель на холме. С этого балкона один раз в год первый архиепископ Галлии с большой пышностью благословляет свою столицу. Тогда весь Лион, лежащий под благословляющей рукой прелата, может видеть митру, крест и обрядный жест его.

Даже в тихие и душные летние дни слабый ветерок овевает балкон архиепископа. Аббат Бюир отправился туда читать свой часослов. Балкон возвышается над благоухающими садами, круто спускающимися к Соне. Опершись на балюстраду, аббат увидел вдали, на извилистой тропинке, светлое платье удаляющейся барышни Дакс.

«Добрая девушка! – подумал он. – Вот она очищена таинством, и когда я увижу ее снова через два месяца, вряд ли душа ее будет менее чиста, чем даже в этот миг».

Аббат Бюир следил глазами за светлым платьем, пока оно не скрылось в чаще деревьев. Светлое платье шло по направлению к Лиону. Огромный Лион глухо гудел заводами, трамваями, вокзалами, рынками, казармами, портом, полным пароходов; и этот глухой гул доносился до епископского балкона, как некий натиск современности, разбивающийся у подножия базилики.

«В этом испорченном мире, – думал аббат, – эта девушка чудесным образом сберегла свою чистоту. И, однако, она видела гнусность мира и коснулась ее. Она знает зло. Дьявол дал ей познать грех помысла и грех плоти. Но милосердие Создателя сохранило ее от искушения».

Зазвонил колокол в Фурвьере. На некоторое время священные звуки заглушили мирской шум, доносившийся из города. Но когда звон окончился, колебания меди быстро утихли, а гул людей оттуда, снизу, воцарился снова, мощный и упорный.

«У Алисы Дакс, – продолжал священник, погруженный в свои мысли, – есть вера. Вера охранит ее. Она девственница по воле божьей. Скоро она будет супругой во Христе; и она свято прольет на мужа и на детей избыток своего сердца, столь жаждущего нежности!..»

Аббат Бюир открыл свой молитвенник. В листве липы, шагов на сто ниже балкона архиепископа, внезапно и звонко заворковала влюбленная горлинка.

– Дакс! Дакс! У тебя стибрили фотографии актрис!

Дакс (Бернар), ученик четвертого класса Лионского лицея, злобно пожал плечами и не удостоил ответом. Отвечать было совершенно ни к чему, фотографии все равно стибрили, – это было очевидно. Обнаружив воровство, он обливался холодным потом при мысли, что, быть может, какой-нибудь воспитатель рылся у него в парте. К черту тогда сразу его так ревниво оберегаемая им репутация ученика, «безупречного во всех отношениях»…

Но нет, это была только проделка товарищей. Скверная шутка. Он здорово злился, Бернар Дакс, сохраняя вид светского человека, над которым подшутили уличные мальчишки.

Ученики расходились из лицея. Стремительным потоком вырывались приходящие ученики из старой черной тюрьмы, и среди толстых щек, надвинутых на уши фуражек и рваных курток Бернар Дакс, одетый с иголочки и прилизанный, выделялся элегантным пятном. Вообще говоря, он был красивый мальчик, и знал это. Он был скороспелкой, уже заглядывался на женщин и хотел нравиться им. Скрытный, несмотря на свои четырнадцать лет, он был бы приятен, если б не его позерство и снобизм. За это товарищи единодушно не переваривали его.

– Дакс, – крикнул один малыш, – вон твоя нянька ждет тебя на тротуаре.

Насмешливый хохот прокатился по улице, кишащей лицеистами. Действительно, сопровождаемая горничной-савояркой барышня Дакс ждала слишком близко от входа. До глубины души почувствовав унижение, Бернар притворился слепым и быстро прошел мимо них, выпрямившись, как палка. Барышня Дакс дала ему пройти вперед и нагнала, только далеко отойдя от насмешников.