Элизабет Адлер - Удача – это женщина

— Знаешь, дорогуша, — мягко сказала Энни, — иногда для того, чтобы избавиться от дурных воспоминаний, необходимо рассказать о них, не побояться вновь воскресить то, что стараешься забыть. Только после этого можно сказать: ну вот, теперь я все припомнила и больше вспоминать о дурном не буду.

Лизандра всегда внимательно прислушивалась к словам Энни. Она была ее крестной матерью, но, кроме того, еще и преданным другом. Энни учила Лизандру говорить то, что думаешь, и не скрывать правды, какой бы она ни была. Энни умела войти в положение другого человека и никогда не пыталась судить людей, зато могла, как никто иной, рассмотреть любую проблему со всех сторон и указать собеседнику на те ее стороны, которых он раньше не замечал. Она не предлагала готовых решений, но всегда была готова подсказать, как найти правильный ответ. Вот и сейчас Лизандра поняла, что тетушка Энни говорит сущую правду.

Она посмотрела на Энни испуганными голубыми глазами.

— Мне просто не хотелось еще больше огорчать маму и Бака. Они и так достаточно натерпелись из-за меня, — взволнованно сказала девочка. — Я ведь знаю, они продолжают корить себя за то, что позволили мне поехать в Гонконг. А потом, сама не желая того, я поставила под угрозу жизнь многих людей — Чена и его родных, да и самого Бака.

— И свою собственную, — мягко напомнила Энни. Нагнувшись, она взяла в свои прохладные ладони горячие, напряженные руки девочки и успокаивающе погладила их. И неожиданно для самой себя Лизандра начала говорить. Она рассказала, насколько была испугана в тот день, когда ей пришлось подписать документы о передаче имущества корпорации японцам, какой ужас она пережила, когда Айрини и Роберт исчезли из дома, чтобы не угодить в руки тайной полиции, и она даже не знала, свидится ли с ними еще. Лизандра поведала Энни и о чувстве глубочайшей изоляции, которое настигло ее в японском лагере, о горестных размышлениях по поводу дальнейшей судьбы дядюшки Филиппа Чена. А когда за ней пришли китайские патриоты, она приняла их за японцев, явившихся, чтобы предать ее мучительной казни.

— Все думают, что я ужас какая храбрая, — говорила она, — захлебываясь слезами, — но это неправда, Энни. Я самая настоящая трусиха и тряслась, как заяц.

— Разумеется, тебе было страшно, милая, — успокаивающе проговорила Энни. — Только глупец не испугался бы в подобных обстоятельствах.

Энни сама немало пережила в жизни, но ее сердце было тронуто испытаниями, выпавшими на долю этого несчастного ребенка.

— И все это время я не переставала думать о мамочке, — продолжала Лизандра. — Я догадывалась, какие страдания ей пришлось пережить. Каждую ночь я вспоминала о ней, о Баке, о тебе, Энни, и засыпала в слезах. Иногда я пыталась представить себе, что нахожусь на ранчо Де Сото и под моей кроватью возятся мои любимые собачки. Вой ветра за стеной барака напоминал мне о другом, теплом и приятном, ветерке, который овевал наш домик и приносил с собой запахи полей и виноградников. Часто мне чудилось ржание моего пони в стойле. В такие моменты я хотя бы на время забывала о своем тяжелом положении и засыпала под утро, переносясь в мечтах в родные места.

— Но теперь ты дома, дорогая, на самом деле, а не только в мечтах. Некоторые воспоминания, от которых ты хочешь избавиться, в сущности, могут оказаться полезными для тебя в будущем. По крайней мере, одно можно сказать с уверенностью — и ты и твои близкие достаточно настрадались за последнее время, но худшее теперь позади, и тебе следует собраться и вернуться к привычной жизни. Твоей маме не раз приходилось так поступать. И позволь мне сказать тебе одну вещь: если ты испытываешь страх — это еще не значит, что ты трусиха. Даже самые лучшие солдаты боятся, поднимаясь в атаку или участвуя в сражении. Так что ты проявила не меньше храбрости, чем самые испытанные воины.

— Вы и в самом деле так думаете, крестная? — спросила Лизандра дрожащим голосом.

— Именно так я и думаю, черт возьми! — твердо ответила Энни, и на ее губах появилась улыбка, не менее очаровательная, чем в юности. — А теперь не будем больше говорить о грустном… Давай лучше пить чай и болтать о чем-нибудь забавном, хорошо?

Эта беседа принесла свои добрые плоды, и к Лизандре вновь вернулась ее прежняя уверенность в себе. Когда в Гонконг приезжал новичок в деловом мире, его со смехом предупреждали: «Берегитесь Лизандры Лаи Цин — помимо империи, она унаследовала в полном объеме и мужественность своего деда». После чего вновь прибывшему рассказывали с преувеличениями и шутками о том, как Лизандра, будучи школьницей, дала отпор генералу японской армии и заставила его «потерять лицо».

Энни сама немало пережила в жизни, но ее сердце было тронуто испытаниями, выпавшими на долю этого несчастного ребенка.

— И все это время я не переставала думать о мамочке, — продолжала Лизандра. — Я догадывалась, какие страдания ей пришлось пережить. Каждую ночь я вспоминала о ней, о Баке, о тебе, Энни, и засыпала в слезах. Иногда я пыталась представить себе, что нахожусь на ранчо Де Сото и под моей кроватью возятся мои любимые собачки. Вой ветра за стеной барака напоминал мне о другом, теплом и приятном, ветерке, который овевал наш домик и приносил с собой запахи полей и виноградников. Часто мне чудилось ржание моего пони в стойле. В такие моменты я хотя бы на время забывала о своем тяжелом положении и засыпала под утро, переносясь в мечтах в родные места.

— Но теперь ты дома, дорогая, на самом деле, а не только в мечтах. Некоторые воспоминания, от которых ты хочешь избавиться, в сущности, могут оказаться полезными для тебя в будущем. По крайней мере, одно можно сказать с уверенностью — и ты и твои близкие достаточно настрадались за последнее время, но худшее теперь позади, и тебе следует собраться и вернуться к привычной жизни. Твоей маме не раз приходилось так поступать. И позволь мне сказать тебе одну вещь: если ты испытываешь страх — это еще не значит, что ты трусиха. Даже самые лучшие солдаты боятся, поднимаясь в атаку или участвуя в сражении. Так что ты проявила не меньше храбрости, чем самые испытанные воины.

— Вы и в самом деле так думаете, крестная? — спросила Лизандра дрожащим голосом.

— Именно так я и думаю, черт возьми! — твердо ответила Энни, и на ее губах появилась улыбка, не менее очаровательная, чем в юности. — А теперь не будем больше говорить о грустном… Давай лучше пить чай и болтать о чем-нибудь забавном, хорошо?

Эта беседа принесла свои добрые плоды, и к Лизандре вновь вернулась ее прежняя уверенность в себе. Когда в Гонконг приезжал новичок в деловом мире, его со смехом предупреждали: «Берегитесь Лизандры Лаи Цин — помимо империи, она унаследовала в полном объеме и мужественность своего деда». После чего вновь прибывшему рассказывали с преувеличениями и шутками о том, как Лизандра, будучи школьницей, дала отпор генералу японской армии и заставила его «потерять лицо».