Элизабет Адлер - Удача – это женщина

Лизандра бросилась обратно в спальню и торопливо надела джинсы, белую хлопковую майку и короткие ковбойские сапожки. Затем прихватила ключи от машины и бегом бросилась к гаражу, где ее всегда ждал голубой «мерседес» со сдвижным брезентовым верхом. Она вскочила в маленькую спортивную машину и поехала в сторону центра — второй раз за этот день.

Ночной охранник у главного здания корпорации сразу же узнал ее и немедленно пропустил внутрь. Оказавшись в своем офисе на тридцатом этаже, она сняла со стены древний китайский свиток с иероглифами, закрывавший ее маленький личный сейф, быстро набрала необходимую комбинацию из цифр и, открыв дверцу, вынула толстый конверт из плотной коричневой бумаги, который в свое время она забрала из старого несгораемого шкафа, принадлежавшего Мандарину лично. Дрожащими руками она вскрыла конверт и извлекла письмо, которое, согласно воле Мандарина, ей не следовало читать без крайней нужды. Присев за широкий письменный стол, она развернула послание Мандарина.

«Моей внучке Лизандре, моим будущим правнукам и внукам их внуков — всем, кого я люблю, но кого никогда не увижу. Это письмо дойдет до вас, когда я уже давно буду лежать в могиле, поскольку в тот момент, когда я пишу эти строки, дни мои сочтены. Самым горячим моим желанием было, чтобы это послание никогда не увидело света, но коль скоро судьба распорядилась так, пусть так и будет.

Я расскажу тебе, Лизандра, историю Мей-Линг. Но прежде чем открыть тебе истину, я должен открыть и ложь. Позволь мне объяснить все подробнее.

Мей-Линг было тринадцать лет, а Лаи Цину — девять, когда они были проданы в рабство их собственным отцом. Торговля женщинами чрезвычайно процветала в китайских провинциях. Торговцы составляли себе целые состояния, продавая и перепродавая молоденьких девушек. Несмотря на трудную жизнь и жестокое обращение отца, Мей-Линг была красивой, веселой и жизнерадостной девушкой, с блестящими темными глазами. У нее были гладкие черные волосы, достававшие до талии, которые она заплетала в косички, как большинство китайских девочек. Иногда она пыталась себе представить, как она будет выглядеть, когда станет взрослой женщиной, — и тогда она делала себе высокую прическу и закалывала волосы гребнями у висков или же собирала их в пучок на макушке и скрепляла длинной соломинкой, которая, на ее взгляд, вполне могла заменить золотую булавку. Иногда она делала вид, что на ней красивый шелковый халат, тогда она закутывалась в рогожку и ходила, покачивая бедрами, представляясь знатной дамой, например, женой важного и доброго человека, который приставил к ней множество слуг, чтобы они заботились о ней и ее детях. К сожалению, это был только прекрасный сон.

Когда торговец живым товаром оторвал Мей-Линг от ее младшего брата и увел с собой в каюту джонки, вся ее жизнь изменилась. В каюте он принялся хватать девочку за интимные места, и она так сильно кричала, что он ударил ее по лицу. Но она все равно продолжала кричать. Тогда он схватил ее руками за горло и едва не задушил от ярости, но вовремя вспомнил, сколько денег ему пришлось выложить за эту малютку, и жадность остановила его. И в самом деле, он мог „осчастливить“ сотню других девушек без всякого сопротивления с их стороны. Кроме того, продав девственницу, он мог получить значительно большую сумму.

Ударив ее еще несколько раз по голове, чтобы проучить, он швырнул ей кусок мешковины, чтобы она могла прикрыть свою наготу, а потом вынес ее — маленькую и дрожащую, словно больная собачонка, — на берег и швырнул в повозку.

В ушах у Мей-Линг все еще звенело от ударов, голова раскалывалась от боли, и она лежала на дне повозки почти без движения, в то время как та пробиралась по бурлящим от людского потока улицам Шанхая. Девочка молила богов о помощи, но помощь не приходила. Наконец повозка остановилась, и работорговец выволок ее в темный переулок. Схватив девочку за волосы, он втащил ее в темное здание, выходившее в переулок, и повлек за собой по плохо освещенным коридорам. В самом конце коридора открылась дверь, и Мей-Линг ввели в комнату. Там за длинным столом восседал важный старец. Его лицо покрывали морщины, а глаза были столь узки, что девочка недоумевала, как он мог разглядеть ими хоть что-нибудь, но, тем не менее, ощущала на себе его изучающий взгляд.

Торговец дернул Мей-Линг за волосы, чтобы она встала прямо. Он тыкал пальцем ей в грудь и бедра, на все лады расхваливая ее достоинства и особенно упирая на то, что она девственница. Мей-Линг покраснела от стыда, вынужденная выслушивать все это.

Старик, сидевший за столом, назвал свою цену, но работорговец в ответ разразился ругательствами и обозвал его собакой и жуликом. Потом, накричавшись и наругавшись досыта, торговец и старик ударили по рукам, сделка была заключена, и торговец ушел, оставив ее со стариком один на один.

Мей-Линг прижалась спиной к стене, но старик не стал ее трогать. Вместо этого он приказал ей следовать за ним, она же была слишком напугана, чтобы не подчиниться. Он отвел ее в погреб и оставил там, заперев двери на замок. Мимо в темноте прошуршала крыса, девочка закричала от страха и вскочила на ноги, но никто не пришел на ее крик и не помог отогнать мерзкое животное. Она подумала о младшем брате и поняла, что никогда больше не увидит его. Когда дверца погреба наконец распахнулась снова, Мей-Линг была слишком утомлена и напугана и не могла ни кричать, ни сопротивляться. Покорно она пошла вслед за стариком и уселась в тележку, запряженную мулом. Старик связал ей ноги и руки и забросал сверху соломой. Потом тележка медленно двинулась вперед, направляясь прочь из города.

Мей-Линг не знала, сколько часов они провели в пути, но вот повозка остановилась, старик извлек ее из-под соломы и распаковал, точно какой-нибудь сверток. Она стала разминать затекшие руки и ноги, потом приподнялась и обнаружила, что они находятся на окраине большой деревни. Старикашка завел ее в деревянную хижину, втолкнул внутрь и запер двери. Услышав какие-то звуки, она стала всматриваться в темноту. Когда глаза понемногу привыкли к сумраку, она заметила, что на нее смотрят несколько пар глаз. Мей-Линг в ужасе подалась назад и издала сдавленный стон, но нежный девичий голос успокоил ее:

— Не бойся, сестричка, мы все здесь его пленницы.

Какая-то девушка приблизилась к ней и взяла Мей-Линг за руку.

— Но ты совсем юная — ты еще носишь на голове хвостик, — воскликнула она.

— Мне тринадцать лет, — прошептала Мей-Линг, прижимаясь к шершавой руке своей новой знакомой.

Она услышала, как та тяжело вздохнула.

— Мне самой пятнадцать, — тоже шепотом сообщила она Мей-Линг. — Я была похищена из родной деревни, как и другие девушки. Некоторых из них, правда, соблазнили обещаниями хорошей работы — им говорили, что они будут работать в богатых домах в городе служанками или экономками. Других продали их же собственные отцы, поскольку не хотели давать за ними приданое и оплачивать расходы на свадебное торжество. Все мы теперь не знаем, что с нами будет дальше.