Лаура Гурк - Надежда на счастье

– Еще одно слово – и сразу же ляжете в постель, – заявила она. – И Конор не расскажет вам никаких историй на ночь.

Спор немедленно прекратился. Конор и не догадывался, что его истории пользуются таким успехом.

Миранда появилась перед ним первая – босиком, в ночной рубашке и с мокрыми волосами. Честер следовал за ней по пятам, словно тень.

Малышка забралась к Конору на колени и обхватила его рукой за шею. Какое-то время она смотрела на него с серьезнейшим выражением лица, потом вдруг спросила:

– Раз вы с мамой поженились, то, значит, мы можем называть тебя папой?

Конор в смущении откашлялся: он не знал, что ответить. Конечно, их с Оливией брак был фарсом, и никакой он им не папа. Но сейчас, глядя в детские глаза, смотревшие на него с надеждой, он не мог сказать «нет».

– Называйте, если хотите.

Она улыбнулась, явно довольная ответом, потом сказала:

– А теперь расскажи еще одну историю. Про гномов.

– Думаю, нам нужно подождать твоих сестер, – пробормотал Конор.

И в тот же миг перед ними появилась Кэрри. Увидев, что Миранда опередила ее и заняла почетное место на коленях у Конора, девочка надула губы. Тогда Конор переместил Миранду на одно колено и со вздохом сказал:

– Что ж, садись и ты.

Кэрри просияла и уселась на другое колено. Так их и увидела Оливия, остановившаяся у двери. Казалось, ее эта сцена очень забавляла.

Конору же все это напомнило ту ночь, когда Оливия, вернувшись домой, обнаружила дочерей, крепко спавших рядом с ним. Но на этот раз он, однако, не смутился.

– А Бекки не спустится? – спросил он.

Оливия улыбнулась.

– Бекки сообщила мне, что ей уже четырнадцать и что она слишком взрослая, чтобы слушать сказки на ночь. – Оливия взяла из кухни стул и поставила его рядом со стулом Конора. – А вот я – нет. Так что можешь начинать.

На сей раз Конор смог рассказать историю про «Кухулина и двор при Эмер», и слушательницы не заснули. А завершил он свой рассказ следующими словами:

– Итак, Эмер была представлена ко двору, как она и желала. А Кухулин добился ее руки и сделал своей королевой. И они жили долго и счастливо, – добавил он (это было не совсем правдой, но он подумал, что неверность Кухулина в легенде не подходит для сказок на ночь маленьким девочкам).

Сестры захотели послушать еще одну сказку, но Оливия эту идею не одобрила.

– Пора спать, – строго сказала она, поднявшись. – Завтра первый школьный день. Так что пойдемте.

Девочки неохотно сползли с колен Конора и отправились за матерью в дом.

– Не понимаю, почему мы должны ложиться так рано! – послышался голос Кэрри. – Мне совсем не хочется спать. Я только буду лежать и лежать без сна. А могла бы послушать интересную историю.

Конор ухмыльнулся. Кэрри, как всегда, пыталась добиться своего весьма логичными рассуждениями. Но ее мать никогда не уступала, и девочке приходилось смиряться.

Внезапно он услышал быстрые шаги – и на крыльцо снова выбежала Миранда. Остановившись у его стула, она, задыхаясь, проговорила:

– Ах, я забыла пожелать спокойной ночи. Спокойной ночи, папа. – Встав на цыпочки, она поцеловала его в щеку, потом повернулась и убежала в дом.

У Конора же от ее слов голова закружилась, будто от сильнейшего удара. Ведь это влекло за собой ответственность, к которой он не был готов. То, что он сказал Оливии два дня назад, являлось чистейшей правдой. Он просто не знает, как быть отцом.

Поднявшись со стула, он спустился с крыльца. Достав свою сигару, снова раскурил ее, потом пересек двор и пошел между ветхими хозяйственными постройками, серебристо-серыми в лунном свете.

Папа.

Другой мужчина был бы, возможно, польщен, даже обрадован. Но только не он. Он был испуган. Но как все-таки страшно… Слова ребенка нагнали на него больше страха, чем все пули, тюрьмы и боль, перенесенные им. Отчаянное желание сбежать овладело им, но он не мог бежать. Для этого уже слишком поздно. Потому что теперь он – папа.

Возможно, ему пора задуматься о будущем. Да, пора, но он не мог об этом думать. Не мог смириться с мыслью о том, что он здесь навсегда, что никогда отсюда не уйдет, никогда не обретет покоя. Что ж, сейчас ему остается только одно: жить день за днем – так он всегда поступал.

Когда он вернулся к дому, Оливия ждала его. Она наблюдала за ним, когда он шел к ней по двору. Конор остановился у ступенек, бросил окурок сигары на землю и раздавил его сапогом.

– Я прогулялся.

– Хороший вечер для прогулки. – Она указала на стул рядом со своим. – Посиди со мной немножко.

Ему не хотелось сидеть, но все же он сел рядом с ней. Он чувствовал, что должен что-то сказать, но не знал, что именно. И не знал, чего она ждет от него. Откинувшись на спинку стула, он взглянул на нее вопросительно.

– Жаль, что у нас уже нет качелей для веранды, – сказала Оливия. – Было бы гораздо удобнее, чем на этих стульях.

Но для него дело было вовсе не в стуле.

– Качели для веранды?

Она кивнула.

– Когда-то они здесь висели. Мой папа подарил их маме к свадьбе. Думаю, из всех подарков, которые он ей делал, этот был ее самым любимым. Качели были выкрашены в белый цвет, как я помню, и на них были яркие ситцевые подушки. Летними вечерами мама с папой сидели здесь, раскачиваясь, держась за руки, как влюбленные.

Оливия лукаво улыбнулась.

– А однажды вечером я тихо спустилась по лестнице, чтобы взять печенье. Считалось, что я уже в постели. И вот я вдруг увидела… – Она замолчала и разгладила юбку на коленях, внезапно смутившись. – Мама сидела у папы на коленях, и они целовались. Для меня это было потрясением. Я и представить себе не могла, что мои родители занимаются такими вещами.

Конор никогда не задумывался о том, чем занимаются мужья и жены летними вечерами, но если они влюблены, то, возможно, действительно сидят на качелях на веранде.

– А что потом случилось с качелями?

Оливия ответила не сразу.

– После смерти мамы папе трудно было каждый день видеть качели и знать, что мама никогда больше не будет сидеть на них. Однажды вечером я вышла и обнаружила его здесь. Он плакал, обхватив голову руками. На следующий день я сняла качели и отдала их. Может, я поступила неправильно, но я не могла вынести его страданий.

Это и есть любовь. Боль и утраты. Он отвернулся и уставился на залитый лунным светом двор. Он вспомнил всех, кого любил. Все они ушли, и боль от их потери – вот чего он не хотел испытать снова.

Воцарилось молчание, но никто из них не делал попытки нарушить его. Наконец Конор понял, что Оливия не ждет от него никаких слов, и немного успокоился. Возможно, ей хотелось просто посидеть с ним рядом в тишине. И чем дольше длилось молчание, тем уютнее ему становилось.

– Уже поздно, – сказала она, наконец.