Карин Монк - Твое нежное слово

Саймон стоял посреди каюты, глядя, как чемоданы Камелии, стул и письменный столик скользят по полу. Руперт торопливо убрался с их пути, а Оскар устроился на столе, привинченном к полу. Харриет, хлопая крыльями, сильнее цеплялась за плечо Саймона.

– Считайте это приключением, – посоветовал он животным, хватая своенравный стул. – Вам будет что рассказать обезьянам, птицам и змеям, когда вы окажетесь дома.

Оскар нахмурился и покачал головой.

– Ты, вероятно, прав. Никто этому не поверит. Я бы и сам не поверил, если бы кто-то попытался описать мне все это. – Саймон придвинул стул к кровати Камелии и сел. Налив в таз воду из кувшина, он смочил салфетку и вытер лицо Камелии.

Ее кожа была пепельно-серой, под глазами залегли темные тени. Брови сведены, губы сжаты в напряженную линию, словно она все еще боролась с мучительной тошнотой. Незнакомое желание защитить охватило Саймона, когда он медленно протирал ее лицо и шею. Бросив салфетку в таз, он положил руку на лоб Камелии, стараясь определить, не началась ли лихорадка. Лоб был прохладный. Помня, что Джек велел ему держать больную в тепле, Саймон поднялся, чтобы взять одеяла, которые принес Уилл.

Вернувшись к кровати, он увидел, что Камелия наблюдает за ним.

– Вы оставили меня, – тихо пробормотала она. Казалось, слова даются ей с большим трудом.

– Только на мгновение. Я ходил за одеялами. – Саймон тщательно укрыл Камелию.

– Я умираю, Саймон, – прошептала она.

– Вы не умираете, Камелия. Хотя, учитывая то, что вы сейчас испытываете, вам в это трудно поверить.

Она нахмурилась, пытаясь понять, что он говорит.

– Я не умираю?

– Нет.

– Зареб сказал, что пришел темный ветер.

– Я думал, вы не верите в проклятия, – поддразнил Саймон, устраиваясь рядом и поправляя постель.

– Я в них не верю. – Камелия с отчаянием смотрела на него. – Но у меня такое чувство, будто я умираю.

Саймон нежно провел пальцами по ее прохладной шелковистой щеке.

– Сейчас темно, Камелия, и определенно бушует ветер. Этот ветер взволновал океан, который играет кораблем, словно мячиком, то подбрасывая его, то роняя. И если вы думаете, что больны, то вам нужно посмотреть на беднягу Уикема, – с язвительной улыбкой заметил Саймон. – Сейчас он, наверное, перегнулся через борт и подумывает, не прыгнуть ли вниз и тем самым прекратить страдания.

– А Зареб?

– К сожалению, и он болен. Думаю, что с ним и Оливер.

– Это моя ошибка, – несчастно сказала она.

– Я не думаю, что вы можете отвечать за погоду, Камелия.

– Они здесь из-за меня.

– Мы все здесь, потому что сами этого хотели, – поправил ее Саймон. – Это большая разница.

Камелия закрыла глаза, слишком измученная, чтобы продолжать дискуссию.

Саймон сидел около нее долго, глядя в ее бледное прекрасное лицо. Корабль то вздымался на волнах, то падал вниз, чемоданы взад и вперед скользили по полу. Саймон думал о том, какой маленькой и хрупкой Камелия кажется сейчас и как не похожа на решительную молодую леди, которая вошла в его лабораторию без приглашения и настояла, чтобы он сделал паровой насос. Она преодолела этот океан, чтобы войти в его жизнь. Теперь она наконец возвращается на землю, которую любит. Никакие темные ветры, проклятия или смертельные угрозы не могли помешать ей вернуться в Африку. Камелия осушит свой участок, возобновит раскопки и найдет древнюю могилу, о которой мечтал ее отец, или умрет, разыскивая ее. Саймон понял, что Камелия никогда не отступится.

В ней бьется сердце воина.

Ее дыхание стало немного глубже, брови расправились, свидетельствуя, что тошнота наконец прекратилась. Саймон подумал, что нужно найти имбирный чай, о котором говорил Джек. Когда Камелия проснется, ей понадобится питье. Надо принести печенье на случай, если она проголодается. Саймон встал и начал подтыкать одеяло, чтобы Камелия в его отсутствие не замерзла.

– Не оставляйте меня, – пробормотала она, ее голос едва слышался сквозь гул океана.

– Я вас не оставляю. – Саймон отвел с ее лба выгоревшую прядь. – Я собирался принести вам чаю.

Камелия нахмурилась и взяла его руку, слабо сжав пальцы.

– Не оставляйте меня, – повторила она на этот раз медленнее, будто старалась заставить его понять. – Пожалуйста.

Саймон смотрел на ее бледные тонкие пальцы, отчаянно цепляющиеся за его руку. Ее рука была маленькая и мягкая, как бархатистые лепестки цветка. Он помнил, как эта рука ласкала его, и тогда он думал, что сойдет от этого с ума. В ту ночь он будто растворился в ней, потерял какую-то глубокую, тайную часть себя, которую не мог вернуть, как ни старался. Он пытался это сделать. Старался избегать Камелию, погрузился в работу, занялся подготовкой к поездке, а в последние дни сосредоточился на том, чтобы выжить на этом чертовом корабле.

Держа Камелию за руку, Саймон понял, что снова пропал. «Не оставляйте меня». Она говорила только об этом мгновении, когда лежала больная, слабая, испуганная. Но эти слова проникли в самые потаенные глубины его души, Камелия привязала его к себе, сама того не сознавая. Она украла часть его души. Теперь Саймон это понял. Она сделала это непреднамеренно, но едва ли это имело значение. Камелия забрала часть его сердца, его души, и когда он наконец отправится домой, она оставит их у себя.

Саймон знал, что никогда не сможет убедить ее вернуться с ним в Лондон. Камелия принадлежит Африке, с ее омытыми солнцем горами, дикими животными, таинственными костями и раковинами. Банальная жизнь с рассеянным изобретателем и бывшим вором в переполненном городском доме на какой-нибудь дождливой, покрытой сажей лондонской улице никогда с этим не сравнится.

В отличие от Эллиота Саймон достаточно заботился о Камелии, чтобы не пытаться убедить ее жить жизнью, в которой она никогда не будет счастлива.

– Я не оставлю вас, Камелия, – пробормотал он, снова садясь на стул.

Она слабо сжала его руку, вздохнула и, отвернувшись, скользнула в сон.

А Саймон сидел и смотрел на нее, его рука лежала в ее пальцах, охраняя от темного ветра. Его сердце разрывалось пополам.

– Берете желудок, промываете его от крови, потом десять часов вымачиваете в холодной соленой воде. Тогда требуха будет вкусной и соленой.

– Что такое требуха? – недоуменно посмотрел на Оливера Зареб.

– Овечьи потроха, – пояснил Оливер, бросив желудок в ведро с водой. – Сердце, печень, легкие, трахея.

– Трахея? – с сомнением взглянул на него Зареб.

– Ее добавляют больше для густоты, чем для вкуса. – Оливер энергично полоскал в ведре желудок, словно стирал носки. – Мне нравится грубый хаггис [3]с доброй щепотью перца и специй.

– Вы просто кладете туда требуху и добавляете специи?