Виктория Холт - Опрометчивость королевы

– Ну, это совсем другое дело. Ей пришлось шантажировать. Вам не пришлось даже просить.

– Я не приму. Можете написать Его Высочеству и высказать все, раз уж он считает нужным писать вам о делах, которые касаются меня.

Мисс Пигот оставила Марию и пошла в свою комнату писать ответ. Писала она, однако, не принцу, а мистеру Генри Эрингтону, дяде Марии, сообщая, что произошло, и прося приехать и убедить Марию.

Он приехал через несколько дней и серьезно переговорил с Марией.

Она заплатила долги? Нет, не заплатила. Что ж, она рассчитывает расплатиться с долгами из двух тысяч годового дохода, унаследованного от мистера Фитцгерберта? Это явно невозможно, и она сие должна для себя уяснить.

– Мария, – сказал дядя Генри, который был ее опекуном с тех самых пор, как ее отец сделался недееспособным из-за болезни, и который познакомил ее с первым и вторым мужьями, – положитесь в этом деле на меня. Что случилось, то случилось, это было неизбежно. Вы должны выйти из этого положения с достоинством. Но разве сможете это сделать, будучи обремененной долгами? Весь остаток жизни вам предстоит платить по векселям. Вы должны принять пенсию, которую заслуживаете. Постепенно расплатитесь с долгами, вернетесь к достойному образу жизни. Это самое разумное. Не забывайте, я ваш опекун, и я запрещаю вам делать какие-то шаги вопреки моим советам.

Она устало улыбнулась ему.

– Дядя, признаться, я уверена, что вы правы.

– Тогда разрешите мне за вас уладить все финансовые дела?

– Пожалуйста, умоляю, сделайте это, я больше не хочу о них слышать.

Генри Эрингтон поцеловал ее в щеку и сказал, что рад, что ее добрый друг мисс Пигот всегда с ней.

– Я знаю, что я многим обязана вам и Пигги, дорогой дядя, – сказала Мария. – И не тревожьтесь обо мне, у меня начинает проходить апатия от того, что я покинутая жена.

Но когда она осталась одна, то сразу подумала: «Так ли это на самом деле? Привыкну ли я к своему положению когда-нибудь?»

У нее совсем по-другому сложилась бы жизнь, если бы дядя Генри познакомил ее с добропорядочным селянином, таким, как Эдвард Вельд или Том Фитцгерберт. Тогда она могла бы жить спокойно до самой старости.

Зато она упустила бы неповторимые мгновения! Главное, что она была невероятно счастлива, говорила она себе. А счастье не может длиться вечно, так устроена жизнь.

Она упала головой на подушку и тихо заплакала, с тоской вспоминая все, что ей пришлось пережить.

Недавний разговор о пенсионе окончательно подвел подо всем черту.

Тридцатого декабря король объявил обеим палатам парламента:

– Мне доставляет огромное удовольствие объявить вам о заключении договора о браке между моим дорогим сыном, принцем Уэльским, и принцессой Каролиной Елизаветой Амелией, дочерью герцога Брунсвикского.

Весь двор гудел от новостей, а принц горевал в уединении в Карлтон-хаузе.

«Теперь уже ничего не изменишь», – скорбно размышлял он.

А в Марбл-хилл Мария, услышав горестную весть, с печалью сказала мисс Пигот:

– Вот я и стала вдовой в третий раз.

Но мисс Пигот отказывалась верить, что все кончено.

– Он по-прежнему любит вас, – настаивала она. – Вспомните, как он позаботился о вашем пенсионе. Я не поверю до тех пор, пока эта женщина не приедет и не обвенчается с ним.

– Тогда вам придется поверить в это очень скоро, – съязвила Мария.

– Никогда! – кричала неукротимая мисс Пигот. – Никогда он не сможет жениться на ней, такое просто невозможно! Ведь он уже женат на вас.

Только Марию это не утешало.

Джеймс Харрис, или иначе эрл Малмсбери, ехал из Ганновера в Брунсвик так быстро, как только позволяли обледеневшие дороги.

Человек он был многоопытный, недаром долгие годы провел при королевских дворах, был послом в разных государствах. Скоро ему исполнится пятьдесят, а он все еще красив собой, жизнерадостен и весьма-весьма проницателен.

Он ехал просить руки принцессы Каролины, миссия, надо сказать, деликатная, если учесть, что принцесса по прибытии в Англию может не понравиться принцу Уэльскому, а тогда он, герцог Малмсбери, сполна ощутит на себе неудовольствие принца. А если он даже и обнаружит, что принцесса не из тех, кто может понравиться принцу, все равно руки у него связаны.

Точная инструкция Его Величества короля Георга III обязывала не комментировать достоинства принцессы, не давать никаких лишних оценок и советов. Его обязанность заключалась в том, чтобы сделать принцессе предложение от имени принца Уэльского и проследить за тем, чтобы церемония помолвки прошла безукоризненно.

«Бедная принцесса, – думал Малмсбери, – не много же у нее шансов удержать расположение принца, даже если она сумеет его добиться». Он помнил, как принц приходил к нему, когда ухаживал за Марией Фитцгерберт и хотел отречься от права на корону ради того, чтобы последовать за своей дамой сердца в Европу.

Тогда он посоветовал принцу прислушаться к голосу разума, однако принц не внял его совету, зато благодаря такту и достоинству, с которыми тот был дан, герцогу Малмсбери удалось сохранить уважение и дружбу принца. Как и многие, он очень любил Георга, но это не мешало ему видеть слабости Его Высочества, и он мог только пожалеть молодую женщину, которой судьба уготовила выйти замуж за принца Уэльского.

Малмсбери был прирожденным дипломатом. Приверженец партии вигов в политике, он был другом и доверенным лицом короля. В то же время он приложил немало стараний, чтобы помирить короля с сыном и улучшить их отношения, делал это толково, осторожно, при этом оставаясь близким другом принца.

Когда он приехал в Брунсвик, его тепло приветствовал герцог со всей своей свитой, дворец покойного герцога Фредерика был тут же предоставлен в его распоряжение. В услужение к нему направили самых расторопных ливрейных лакеев, камердинера и двух солдат, охранявших дворец днем и ночью. Дали карету с лошадьми, одним словом, сделали все, чтобы он жил в комфорте.

Пожалуй, это добрый знак, можно рассчитывать, что миссия будет успешной. Его сразу пригласили во дворец, где представили герцогине и ее дочери, аудиенцию же у герцога он должен был получить через несколько дней, на которой и собирался вручить послание короля.

Герцогиня была женщиной говорливой, он помнил ее еще молодой, когда она жила в Англии и вечно вмешивалась во все дела, сплетничала и слыла весьма глупой особой. Судя по первым впечатлениям, к лучшему она так и не изменилась. Но мать его мало заботила, ее дочь Каролина, будущая принцесса Уэльская, – вот кто занимал воображение искушенного царедворца.

Он увидел девушку, уже не юную, но достаточно красивую, правда, в ней не чувствовалось мягкости, у нее была не очень хорошая фигура с коротковатыми ногами, зато бюст отличался пышностью и прекрасными формами. Умные, лукавые глаза, хотя брови слишком редкие, и, конечно, самое замечательное – ее волосы: светлые, густые и вьющиеся, а вот зубы довольно красивой формы, но гнилые. Ах, если бы она была чуть-чуть повыше и если бы у нее были здоровые зубы…