Джудит Росснер - Эммелина

И вот как-то однажды в городе, когда отец, забыв обо всем на свете, ожесточенно торговался с покупателем, которому пытался продать скот, Мэтью быстро вскочил на лошадь и присоединился к бригаде дорожных рабочих, как раз проезжавших в тот день через город. (Чтобы спрямить путь в Лоренс, они прокладывали перемычку к тракту, ведущему на Санта Фе.) Крупный для своих лет, рукастый и неболтливый, Мэтью вскоре уже стал работать в бригаде на равных и провел так весь 1854 год и первую половину следующего, а потом крепко связался (его выражение) с семейством, стоявшим во главе одного из местных кланов. Время стояло неспокойное. Почти вся земля в восточном Канзасе оказалась спорной, и эти споры играли заметную роль во все углублявшемся конфликте между северными и южными штатами. Мэтью сказал Эммелине, что не хотел бы толковать с ней о тех временах. Ему приходилось тогда участвовать в переделках, о которых ей вряд ли приятно будет услышать. В какой-то момент ему все это надоело, и в 1856 году он перешел в дорожную бригаду, направлявшуюся в Миссури. Там, в Джефферсон-Сити, он первый раз в жизни увидел железную дорогу и понял, что по сравнению с ней все остальное просто мура.

С той поры он никогда не нанимался на дорожные работы, если была возможность устроиться на железке. Сент-Луи, Колумбус, Питтсбург. Он сыпал названиями не хуже отца Эммелины, но эти названия не были указаны на его рисованных от руки картах, потому что писать он совсем не умел. Даже и в то короткое время, когда его посылали в школу, у него не хватало терпения сидеть за партой. Пока не родились младшие дети, мать пыталась учить его понемножку в зимние месяцы, но грамота в него «не лезла». Ему явно нравилось слушать, как Эммелина читает вслух, но если в комнате был еще кто-то, например во время вечерних чтений из Библии, он обычно притворялся, что не слушает.

Железная дорога обрывалась немного восточнее Питтсбурга, обозначенного на карте чернильным кружком, и не возобновлялась до Гаррисберга. Чтобы добраться туда, ему пришлось потрудиться. Идти нужно было через угольный район. И там он подзадержался: проработал какое-то время в трактире на постоялом дворе; взяли его охотно за рост и силу. В дни получки шахтеры малость перебирали, хозяйке – недавно овдовевшей женщине – с буйными посетителями было не справиться. И какое-то время он пожил с ней. А перед тем, с самого Лоренса, штат Канзас, у него не было постоянной женщины. Все эти сведения Эммелина просто вытягивала из него. А он, рассказывая, вызывающе посмеивался: пусть только попробует поднять шум, все это давно уже мхом поросло и вспоминается сейчас лишь в ответ на ее расспросы. Одна женщина в Сент-Луи как-то сказала ему, что железные дороги стали его судьбой, потому что главные линии у него на ладонях перерезаны штриховкой, как рельсы – шпалами. Он ей не поверил. Она горазда была на выдумки. Говорила еще, что нет двух людей, у которых и линии на ладонях, и отпечатки пальцев были бы одинаковы. А он знал: встречая много людей, непременно найдешь парня, у которого отпечатки в точности как твои.

Ей неприятно, но необходимо было вызнавать все это. Конечно, одна мысль о женщине, державшей его за руку, бесила, но зато постепенно прояснялось многое: хозяйку питейного заведения звали Джорджина, предсказывавшую судьбу – Хилдред, а ту, что жила в Канзасе и родила от него ребенка, – Бетси. Называя их имена, он как бы делился ими, и они уже меньше пугали. Джорджина и Хилдред просили его писать, и он обещал. Эммелина – первая женщина, которой он рассказал, что не грамотен.

Железная дорога доходила до берега реки Делавар, на границе Пенсильвании. В штате Нью-Йорк он снова стал простым дорожником. Здесь строили дороги не со щебеночным покрытием, а с деревянным. Использовали в основном брусья из пихты. Иногда дело было так плохо поставлено, что древесины не хватало и они попросту простаивали неделями. Приходилось самим отправляться на лесопильню и заготавливать брусья. Сразу шедшие в дело, они, конечно, были сырыми, но ведь строить дорогу – это не то что дом. Любое сухое дерево на дороге снова пропитывается почвенной влагой. И брусья изнашиваются или вовсе проваливаются в дорожную выемку. Строить дороги с деревянными покрытиями, конечно, вдвое дешевле, чем щебеночные, но изнашиваются они еще быстрее, чем вдвое, и в результате выгоды никакой. Так что двух мнений быть не может (Мэтью частенько любил это повторять): лучшая дорога – это железная дорога.

И он вернулся на железную дорогу в городе Хадсон, штат Нью-Йорк. Работал на ремонте старой ветки, шедшей от Хадсона через весь Массачусетс в Бостон, и временами подрабатывал на коротких линиях в окрестностях Линна. (Там тогда шли забастовки на крупных обувных фабриках.) А потом перебрался в Нью-Гемпшир и, наконец, в Портленд, штат Мэн.

У нее сердце замерло, когда он произнес слово «Линн».

– В Линне живет сестра отца, та, которая отвозила меня в Лоуэлл, – тихо проговорила она. – Но это было очень давно. Тогда в городе имелись лишь маленькие сапожные мастерские. Не представляю, каким он стал с фабриками!

Впервые за эти долгие годы она призналась вслух, что жила в Линне. Мелькнула мысль попросить Мэтью не проговориться дома, но тут же стало понятно, что просить незачем: он и так никогда ничем не делился с ее родственниками.

Повисло молчание. Потом он зевнул.

– Но разве тебе не хочется знать, как я жила раньше? Ведь до того, как ты здесь появился, я прожила столько лет!

– Нет, – ответил он. – Ты вовсе и не жила. Ты появилась ниоткуда. За одну ночь, как город во время бума. И это случилось как раз перед моим приходом.

Она печально улыбнулась:

– Значит, когда ты уйдешь, я стану городом призраков?

Он рассказывал ей, как однажды попал в такой город, расположенный к северо-востоку от Колорадо-Сити. Произошло это в полдень. Он увидел перед собой дома – и никаких признаков жизни вокруг. Сначала мелькнула мысль, что, может, жителей вырезали индейцы. Но когда он прошел через город, впечатление оказалось страшнее, чем если б он в самом деле наткнулся на следы расправы. Тогда он увидел бы трупы, а так он их чувствовал. Позже он выяснил, что этот город был обитаем только год-два. Прошел слух, что на равнине, невдалеке от подножия южного склона холма, нашли золото. И человек двадцать—тридцать старателей (многие с семьями), трудившихся безо всякого успеха по другую сторону гор, перевалили через хребет, построили здесь городок и стали обшаривать землю вдоль склонов. Но вскоре пронесся еще один слух: мол, крупное месторождение находится глубже в горах. Бессемейные собрались и ушли в одночасье, а в ближайшие дни опустел и весь город. В каком-то доме не только мебель осталась расставленной по местам, но даже тарелки и кружки никто не убрал со стола.