Персия Вулли - Гвиневера. Осенняя легенда

Араб подъезжал к воротам весной без всякой пышности и дождался своей очереди, чтобы попасть внутрь вслед за крестьянской телегой, на которой привезли цыплят, и вьючным обозом шотландского торговца с копченой сельдью. Хорошо, что я была на парапете и думала о Лансе, а то бы пропустила его. Мое внимание привлек его черный плащ, отороченный золотом и расшитый странными восточными символами. По нему было видно, что араб ехал много дней подряд, не останавливаясь, даже чтобы перекусить, и, сбежав вниз и поздоровавшись, я отвела его на кухню.

– Нет, миледи, я не видел темнокудрого бретонца, хотя его светловолосый племянник Борс некоторое время провел со мной в лесу, – сообщил Паломид, пока я накладывала ему в тарелку холодное мясо и наливала в чашу суп. – Как-то вечером Борс, Персиваль и Галахад вышли на поляну, где я установил свой шатер. Очень вежливые и воспитанные, не то что некоторые другие рыцари… – Араб наклонился, выбирая куриную ножку, и мрачно пробормотал: – Думаю, миледи, если бы кое-кто из оркнейцев не был бы связан кровно с Артуром и, таким образом, не пользовался бы покровительством верховного короля, нашлись бы люди, которые поубавили бы у них спесь. Вы должны довести до сведения короля: есть некоторые, кто всегда не прочь устроить неприятности…

Такое обыденное замечание из уст человека, который желал нам добра, хотя и держался немного в стороне от семьи; может быть, именно эта дистанция позволяла ему лучше видеть, что происходило вокруг. Передала ли я его опасения Артуру? Не помню. Потому что тогда все мои мысли были заняты Ланселотом и испытанием.

– Был удивительный вечер, – продолжал араб обычным тоном. – За Круглым Столом Борс всегда бывал веселым, красноречивым и блестящим. А тут вдруг приумолк, когда дело дошло до духовного, и с большей охотой впитывал уроки Грааля, но не объяснял их значение. И вот он весь вечер просидел молча, а я слушал Галахада и этого дикого Персиваля.

– И о чем же они говорили? – поинтересовалась я, опускаясь напротив него на лавку, так близко, как будто сама участвовала в испытании.

– О многих вещах, ваше величество. О своих приключениях на дороге. О том, что они искали, и что из этого вышло. Просто ответы на внезапно возникающие вопросы.

Араб поднял кубок, который я перед ним поставила, и тщательно понюхал содержимое. Его брови поднялись, он пригубил вино, стал смаковать его, потом проглотил и радостно выдохнул.

Я еле удержалась от смеха. Этот ритуал часто демонстрировал нам и Кэй, и мне он всегда казался забавным. Может быть, оттого, что я ничего не понимала в вине и не знала утонченных способов, как его пить.

– И что выражали эти вопросы? – спросила я, возвращаясь к Граалю.

– Их самих. О людях много узнаешь по их отношению к какому-либо делу. Персиваль теперь – юноша, у которого две цели в жизни: он хочет быть принятым в члены Круглого Стола и найти грааль. В некотором роде они противоречат друг другу: Круглый Стол – лучшее место в материальном мире, а грааль – наивысшее достижение в духовной сфере. Но несоответствие целей ему не приходит в голову, и он продолжает считать, что они совместимы.

Паломид замолчал, чтобы облизать пальцы, а я взяла с блюда кусочек сыра и стала не торопясь есть его.

– А Галахад?

– Он чистый дух. Широкий и мощный в мирском понимании. Он всецело сосредоточен на поисках Грааля. И я думаю, он ближе всех к тому, чтобы проникнуть в его сердце.

– В самом деле? И что же он может найти? Паломид красноречиво приподнял плечи, как бы говоря, что об этом знать не дано никому, но в следующий миг возвел глаза к потолочным балкам, словно надеясь найти ответ там, среди окороков, вяленого мяса и связок лука.

– Рассказ о священном сосуде существует у многих народов, миледи. Сарматы говорят о горшке Нартиамонга, который кормит безгрешных, последователи Заратустры – о чаше Ямшида со всеми тайнами мира. Думаю, что грааль – это зеркало, отражающее правду о жизни любого человека – характер, пристрастия… душу, если хотите. Я уверен, что все, кто переживет это испытание, выйдут из него другими людьми: некоторые станут лучше, другие хуже, но всех затронет то, что они обнаружат в ходе поисков.

– В таком случае грааль внутри каждого из нас? – спросила я, помня то, о чем пыталась мне рассказать Богиня.

Секунду араб изучал мое лицо, пытаясь прочитать на нем, как много значения я придавала своему вопросу.

– Исключительно. Это сущность естества каждой личности. И поэтому каждый откроет для себя разное. А что они сделают с найденным, зависит от их искренности. Искренности… по отношению к миру и самим себе. Действия честного человека – естественная реакция на движения его души, как тень от дерева. В конечном счете связь между истинной природой человека и тем, как он живет, определяет, сумел ли он найти свой грааль. К сожалению, все мы склонны себя обманывать – видим правду, но называем ее другими именами. В определенном смысле, – заключил он, и его глаза сверкнули соколиным взором, – познать себя до конца – это первейшее испытание, которое ставит перед нами бытие, и не всякий способен его выдержать.

Паломид учтиво улыбнулся и поднял свой бокал.

– За все наши испытания. Да хватит у нас честности взглянуть на то, что мы обнаружили, и смелости, чтобы это принять.

Я улыбнулась в ответ, благодарная за то, что он поделился со мной своими мыслями, но, как всегда, слегка сбитая ими с толку. И к тому же я понимала, почему монархи так редко оказываются философами: у нас столько в голове практических забот, что вовсе не остается места для сложностей, которыми так любит наслаждаться Паломид.

…Даже в последние дни здесь, в камере, у меня не хватало времени для философствования. Для воспоминаний – да. Но не для размышлений, к каким привыкли Паломид и Ланселот. Наверное, как и поиски грааля, это не у всех в судьбе.

– Я часто думала, а почему ты не отправился на испытание? – спросила я Гарета, и по его лицу пробежала легкая тень.

– Часть моей души желала этого, миледи. Но Линетта должна была скоро рожать, и я не решился ее оставить. К тому же постоянно возникает то одна проблема, то другая, и на все не хватает времени. А сейчас мне кажется, что, наверное, так было и лучше. – Он тяжело вздохнул, как человек, который размышляет, не совершил ли он ошибки. Потом встрепенулся. – Дрова кончились. Сказать стражнику, чтобы принес еще?

– Почему бы и нет? – Я знала, что до утра мне уснуть не удастся.

Пока приглушенно скрипели дверные петли, я отошла к окну, открыла ставни и взглянула в небо своего детства.

…Просторный, высокий северный небосвод.

Он всегда мне казался богаче – синева глубже, ночь чернее, – чем тот, что укрывал юг. Свежий ветер разогнал облака, и теперь, когда зашла луна, белые звезды засверкали с новой силой. Что-то около часа осталось до рассвета.