Сидони-Габриель Колетт - Вторая

– Три строчки? Вы хотите их?

Словно почувствовав головокружение, девица по имени Инес судорожно вцепилась в руку Клары и задержала дыхание.

– Три строчки… и ещё нолик рядом с тройкой? Маленькую роль машинистки?.. Да? Да?.. Что это за мерзость, Джейн?

Он оттолкнул стакан, который ему протягивала рука Джейн.

– Опять эти ваши штучки с сырыми яйцами? Отдайте это какому-нибудь туберкулёзнику, дорогая. Немного портвейну, пожалуйста.

Он выпил, и тон его изменился.

– Мадемуазель… Инес, извольте запомнить, что репетиция у нас начинается ровно в час, – сказал он холодно. – Роль у Фавье, он вам её передаст. Мадемуазель Визе вернула её сегодня вечером.

– Вернула? – с ударением повторила Клара Селлерье. – Дорогой друг, в какое время мы живём? Вернула? Бизе – вернула роль?

– Да. То есть я прогнал её ко всем чертям, если вам так больше нравится.

Клара воинственно выпрямилась.

– О да, так мне больше нравится. Ради чести театра больше нравится… Генеральная будет отложена, Фару? Нет? Она состоится в назначенный день? Это прекрасно! Идёмте, крошка. Как вы её осчастливили, дорогой мэтр!

Она увлекала за собой девицу-блондинку, которая тщательно обставила свой уход: слегка качнулась, что-то пролепетала и изобразила из себя ребёнка, захлопав в ладоши на пороге открытой двери.

– Неплохо, неплохо, – оценил Фару, срывая с себя галстук и воротничок. – Ей не хватает естественности, что как раз и нужно для этой роли.

– Там есть ещё роль дочки консьержки, – съязвила Джейн из глубины салона.

Фанни удивлённо поискала её глазами. Она заметила, что та стала бледной, а глаза у неё потемнели и сверкают.

– Вы, – невозмутимо ответил Фару, – ступайте и скажите горничной, чтобы она наполнила мне ванну и приготовила рубашку и туфли. И ограничьте этими заботами вашу компетенцию по театральной части.

Джейн исчезла, не сказав ни слова, но с грохотом хлопнув дверью.

– Как ты с ней разговариваешь!.. – сказала Фанни, почувствовав неловкость.

– Не обращай внимания, Фанни-моя-Фаннюшка! Он распростёрся с обнажённой шеей в углублении дивана и закрыл глаза. Он был измождён, но уверен в себе и монументален в своей расслабленности.

– Ты опять уходишь? – вполголоса спросила Фанни.

– Конечно, ухожу.

– Ты поужинаешь?

– Нет. Я буду слишком усталым, если поужинаю, меня будет клонить ко сну… Я перехвачу там что-нибудь.

– Ты доволен?

– Вполне.

Он ограничился этим односложным ответом, и она не стала настаивать. Да и что она могла бы узнать? Она знала несколько сцен из пьесы, неожиданную развязку, которая ей не очень нравилась, конец второго акта, о котором Фару как-то спросил её мнение с притворно равнодушным видом. Она почувствовала, как ей тягостна и как никогда в прошлом чужда его профессиональная жизнь.

«Ну вот… Почти двенадцать лет супружества, и такая неловкость между нами, такая скудость общения…»

– Ты сейчас красивая.

Она вздрогнула и поспешила улыбнуться глядящим на неё прекрасным жёлтым глазам.

– Я думала, ты спишь, Фару.

– Ты красивая, но у тебя грустный вид. Может, ты и в самом деле грустишь.

Он поднял руку и безвольно уронил её опять на диван.

– Какой странный момент ты выбрал, Фару.

– Фанни, дорогая, с чего ты взяла, что его выбирают?.. Я выхожу из пустыни, – сказал он, вставая и потягиваясь. – Эти люди, там… Один, например, может играть свою главную сцену, лишь демонстрируя свой профиль справа. Когда я заставляю его повернуться другой стороной, он злится. А у одной актрисы, которая играет сцену отчаянного горя, волосы наголо сострижены и приклеены клеем… Если бы ты видела, как она крутит головой на коленях своего любовника… О, нет… И в довершение всего ещё Сильвестр!.. Что за наказание!.. А у тебя красивое лицо нормального человека.

Он положил тяжёлые руки на плечи Фанни, с удовольствием созерцая её белое лицо, её карие выпуклые, как у турчанки, глаза. Она отдавалась этому взгляду с глубоким смятением, приятным, как боль сладострастия. Скрип паркета предупредил Фанни, что вошла Джейн.

– Я рад отметить, – сказал Фару не оборачиваясь, – что иногда вы, Джейн, умеете закрывать дверь тихо.

Ответа не последовало. Оставив Фанни, он сердито пошёл прямо на Джейн.

– Ну! Добрый домовой Леденцового кораблика! Теперь вы, кажется, немного успокоились?

Шатаясь от усталости, он засмеялся немного пьяным смехом, мстя за то, что ему пришлось так долго сдерживать себя, подавлять в себе бурю там, в театре, у сценической рампы…

– Мне показалось, что вы не любите светловолосых артисток… А, Джейн?

Фанни подошла к нему и с силой потянула назад, словно он нагнулся над пропастью.

– Замолчи, Фару! – торопливо взмолилась она. Она следила за Джейн, за Джейн разъярённой, необычно бледной, готовой бросить вызов…

– Вот ещё, буду я разводить церемонии, – очень громко сказал Фару.

И Джейн вся сжалась, словно ожидая удара, словно готовясь уже отражать его головой, увенчанной невесомыми белокурыми волосами, и давать сдачи. Незнакомая гримаса исказила детский изгиб её рта, а взгляд стал ненавидящим и несчастным.

– Джейн! – крикнула Фанни, протянув к ней обе руки.

Её крик, её жест подействовали на хрупкое напрягшееся тело, судорожная и враждебная поза которого пробудила у Фанни воспоминание о прежней, молоденькой Фанни, когда её третировал Фару, похожей на эту доблестную воительницу с матовой бледностью на лице…

– Уходи! – приказала Фанни мужу. – Да, я говорю серьёзно, уходи. Там у тебя полно дел. И в другой раз вымещай, пожалуйста, своё плохое настроение на мне, а не на других. Не на других – по крайней мере в моём присутствии… Ты… ты делаешься невыносимым перед премьерой. Через три дня ты будешь… ты будешь гораздо добрее.

Она слегка запиналась и чувствовала, что у неё дрожит подбородок. Она уже давным-давно забыла, что такое гнев, и теперь, перебарывая себя, она улыбалась какой-то неопределённой улыбкой, как оскаливаются некоторые животные, упивающиеся собственной яростью. Фару неправильно истолковал эту улыбку и уступил с покорностью виноватого человека.

– Я веду себя отвратительно! – вздохнул он. – Я чувствую, как я отвратителен. Что я за невежа!

Он сделал ударение на последнем слове, повторив его с пошловатой снисходительностью. Фанни облегчённо вздохнула и стиснула зубы, чтобы не дрожал подбородок.

– Джейн, может, вы изволите… – смягчившимся тоном начал он, но Фанни перебила его.

– Нет! Только не сегодня! Завтра всё будет лучше. Иди на свою репетицию, точи свои когти о Пьера и Поля, о Сильвестра, о продавца программок, если хочешь, только оставь нас в покое!

– На репетициях не бывает продавца программок, – сказал озадаченный Фару.